И вот им ты хочешь отдать Дух на попечение. Ты реально не понимаешь, что на воле любой мужик ему отравленную кость швырнет со скуки и займет его место? Да здравствует новый король! Новый воплощенный Русский Дух: пьяница с куполами на груди. Здорово будет, да? Вот он на мое место встанет и будет кормиться тем говном, которое ему подносят, а своим говном весь оставшийся русский народец кормить.
Зато Руси сколько будет! Ух, Русью будет пахнуть! Здорово? Или забитый чинуша. И свои мещанские ценности расправит гордо, перышки распушит – его жена-толстуха двадцать лет скалкой лупит, а теперь он сможет всем, наконец, рассказать, какие истинные для Руси ценности в себе лелеет, какая мудрость в нем все эти 20 лет росла. Мало, думаешь, выродков отбитых?
И все потому, что тебе, мудиле, сказать было нечего. Не смог строчку лишнюю написать для того, чтобы я эту тварюгу вовремя покормить мог! Говно ты, Саша, просто говно, и все тут.
– Подожди, Государь, – говорю. – А не боишься, что я сам сейчас пойду и его из жалости придушу? И на его место встану.
В пустых глазницах будто встала блестящая усталость. Смотрит на меня с сожалением голый череп:
– Этому я был бы только рад, уж поверь мне. Только ты не сможешь. У нас с тобой во… – сунул костлявую кисть в свое пустое нутро, подергал за ключик. – Нечем нам Русский Дух брать – у нас с тобой и своей-то души не имеется. А вальнуть его и силу его забрать может только тот, кто в это дело душу вложит.
Его слова звучат логично. Граф должен понимать, что народ не весь будет к свободному духу благожелателен. Уроды всегда найдутся.
Либо он фанатик, и хаос его устроит, либо темнит. Ох, темнишь ты, граф. А зачем ему мои стихи? Чтобы ближе подобраться? Интересно, есть ли у графа душа? Может, он как и мы с Государем? Надо аккуратно спросить при случае.
– Ну? Смекаешь, дурак? – спрашивает Кощей.
– До Кудыкиной горы далеко.
– Ничего, не сдохнешь. Может, еще чего сочинишь по дороге.
– Ну а зачем мне туда идти? Графа ты сам остановишь, коли что. А я ничего не написал, и плевать мне на Русский Дух.
– Лукавишь, – сухо обрывает меня Кощей. – В этом твоя суть: говоришь, что боишься ноги замочить, а самому только этого и надо, чтобы тебя куда-то послали, где сможешь промокнуть. И порядок в этой дурной голове держится только пока ты стоишь по колено в каком-то говне и на что-то можешь пожаловаться.
– Да и к тому же, – продолжает. – Вон твоя баба в башне сидит. Я ее похитил, чтобы ты не на дурачка в поход шел, а с правильной мотивацией. Дракона ты зачем-то замкнул – пришлось мне самому с бабой возиться. Все тебе хочется мне жизнь усложнить. С чего такая вражда? Можешь с ней сам поговорить, в общем-то. Вздорная баба. Я так и не понял, чего она хочет: иди разберись.
Я подскочил к нему и выдернул ключ из его пустого брюха. Шнурок легко порвался.
Кощей не сопротивляется, не противится моей бесцеремонности. Будто все у него схвачено. Я опасливо отбежал к проему на винтовую лестницу, хотел сразу рвануть вверх, но все же остановился и обернулся к нему.
Кощей будто и не собирался меня догонять. И мне от этого сделалось как-то обидно.
– Теперь дело за тобой, Саша, – говорит. – Что выберешь, то и будет. По-человечески не мог сделать, что было сказано – теперь выбирай сам. Добился, радуйся. Свободный выбор! Что, весело тебе теперь, с ответственностью?
Он, кажется, снова стал распаляться, а мне не хочется больше с ним говорить. Уел он меня. Все знает, да ничего не знает.
Потому что прав он, но не смекнул, какая я крыса. Один мой маленький секретик не знает, оттого и уверен так в своем прогнозе. Привык к безопасности, расслабился, Кощеюшка. Змею на груди пригрел… Или так все и впрямь задумал, а это я чего не понял?
Отдал мне тогда мой томик, хотя все знал, нутром чую, что знал, что в нем такое спрятано.
– Прощай, Государь, – говорю. – Зря ты Татьяну тронул.
– Дурак. – Кощей отвернулся и махнул костлявой лапой.
Даже не собирается за мной гнаться. Что там: стражи? Чудовища? Кощеевы жены охраняют башню? Или другого выхода нет, и он сам нам тут помешает сбежать? Неужели думаешь, Батюшка, что я ее тут оставлю, и пойду твои поручения исполнять? Глуп ты, хитер и очень глуп. А я умен.
Я побежал вверх по спиральной лестнице. Раз в двадцать семь ступеней стену прорывали массивные железные двери, у которых чадили факелы. Огонь от них чересчур красный, пластиковый и холодный.