– Я просто верю, что у всех так, – говорю, и, кажется, так и есть, – Просто сказать об этом человечек не всегда может. А тут раз – и узнает, что не у него одного так, а даже у всяких негров тоже так. Ты же это прекрасно понимаешь!
– Это все гордынюшка, Сашенька, – поджала ноги и потянулась ко мне, коротко обняла и поточила цепкие когти о кожу плаща. – Ничего ты не понял, что я тебе там на набережной показать хотела. Ни-че-го. Как ты мне покажешь что-то красивое, если сам ничего красивого так и не нашел? А ведь много времени прошло. Долго я ждала. И ни-че-го. Все перед зеркалом красуешься.
– Не умничай, будь другом. Сама мне затирала про узор, который не для меня. И вообще, вот со мной пташка, это ее забота, и раз она еще тут, значит, видела что-то красивое.
– Это пустое, пустое умствование все, Сашенька, – с томным пластиковым сожалением говорит. – Причудливо, но скучно. Если эта пташка несчастная еще не сбежала, то только из большой любви. Или из тщеславия, чтобы не думать о себе, что не поняла чего-то важного, сложного. Только чтобы умаслить в себе цветочек особенности. А ведь на деле – пусто тут. Вроде рассказать что-то хочешь, а сам не знаешь, что. Болтун ты просто, и никто больше, Сашенька.
– Я не знаю, чего вы все хотите, – говорю. – И что для тебя красиво – тоже не знаю.
– Что красииииво?
Она прикусила свой палец и задумалась. Ну вот игра в «Ангела» – это красиво.
– В «Ангела»? – что-то смутно знакомое, но подробности ускользают.
– Это забава испорченных девок, – рассказывает и хитро улыбается. – Надеваешь чулки за тысячу долларов, обязательно белые. Белое кружевное белье, чем шикарнее – тем лучше. Шубку накидываешь и идешь на каблуках в какие-нибудь захолустья на окраинах. Митево, Любавы – самое расхожее. Там пятиэтажки хрущевские, двухэтажки кирпичные еще кое-где остались. Ходишь по подъездам, находишь пьяницу, который уже наклюкался, но еще в сознании. Это обязательно ночь должна быть. Когда пьяницы уже устроились на ночлег. Находишь одного. Хотя есть любители сразу двоих благословить. Но это рисково. В общем, находишь такого, будишь его, если спит – это вообще идеально. Или просто подходишь к нему, как к знакомому, обнимаешь, улыбаешься ему, спрашиваешь, как зовут. Комплименты ему говоришь. Игриво так пристаешь к нему. Если он начинает агрессивно себя вести, шокером его в шею бьешь и уходишь спокойно. А напоследок говоришь, что ты была его ангелом, которого к нему послали, но он все проебал.
А если послушный, хорошо себя ведет, ласковый, пусть и грязный, и пованивает, но добрый – ты к нему ласкаешься, целуешь его, шубку перед ним снимаешь, сосешь – по желанию, потом трахаешься с ним – ну, с резинкой, разумеется: фанатизм ни к чему. Спрашиваешь у него, что ему нравится, все старательно выполняешь. И в процессе, главное, шепчешь ему, что ты ангел, и что тебя послали к нему на один час, потому что он всегда был хорошим человеком. И что если он дальше обещает стараться быть лучше, тебя еще к нему пошлют. И уходишь, пока он до конца не оклемался.
Можно ничего не говорить – это вариация «Загадочный ангел». В любом случае до чего-то додумается, если вспомнит. Ручки у них только грязные, ногти черные. Не стоит давать в себя руки совать. Ну и пованивают. Но зато сколько власти над человечком, над порядками! Да, да, над самим порядком! – она восторженно хихикнула и блаженно откинулась на подушки.
– И сколько?
– Больше, чем ты порядка сделал. Хотя обещал ведь. Грозился. А это красивая игра. Только некоторые заигрываются и переезжают к своим алкашам. Но и в этом какая-то эстетика личного декаданса присутствует.
– Но так ведь никто не делает на самом деле, – говорю.
– Я делаю, – сказала и лукаво смотрит из-за прядей красных волос. – Как говорила одна мудрая женщина: «Ему это так приятно, а мне так несложно»!
За пушистых хвост спряталась.
– Я запутался. И устал. Там вон на нас пауки таращатся, а ты мне какую-то дичь загоняешь. Я думал, ты что-то важное хочешь сказать.
– Да на нас постоянно тысячи глаз таращатся, глупенький.
И она еще голову морочит.
– Завязывай, ты меня злишь.
– Ах, зайчонок! Я что, задела тебя? Ну не сердись, Сашенька. Это просто каприз. Очень захотелось! Ты же сам сказал, что они и так схавают. Вот мне и захотелось чего-нибудь подсунуть.
– Это не так работает, – говорю. – И я не это совсем имел в виду.
– Да брось! Я ведь принцесса! Смотри: меня похитили, сижу в высокой башне. Все так и работает: достаточно мне быть охуенной, и кто-нибудь да проникнется, и пойдет повторять за мной. У какой-нибудь отбитой шкуры да засядет в голове эта история, и вуоля: я растворяюсь в культуре. Образец ролевой модели – этого ведь и жаждет любая принцесса. Прорасти в умах: какое бессмертие может быть прекраснее, ну же?