Мальчика допрашивали при отце. Сергей не молчал. Говорил, что его попросили незнакомые парни подсунуть под машину банку и дали конфету «Баунти». Подтаявшая конфета была в кармане. Тупикин не поверил. Сергей плакал, размазывая по лицу кровь. Отец грозил ремнём. Не добившись ничего, чтобы указывало на подпольную организацию, следователь решил припугнуть мальчика и его папашу, от которого несло перегаром.
– Будете платить за ущерб. …Нечем. Пусть сидит. Вырастет рассчитается. …Тогда пусть обрисует парней, которые его послали зажечь машину.
Кляч стал рассказывать, как выглядели парни, но сбивался несколько раз. Фоторобот составили. Отправили на телевидение, во все газеты и рекламные офисы. Тупикин потребовал заплатить штраф. Клячевский старший вывернул дырявые карманы.
– Могу принести огурцов, – сказал с издёвкой. – Была у меня работа. Получал хорошо. А теперь без работы. Демократия.
Подростка и отца выпустили на следующее утро. Клячевский, заметив не аккуратную слежку, выматерился, дал сыну подзатыльник и пошёл в Зелёный Дунай. Мальчик стоял у столовой, незная, что делать. Сначала хотел пойти к Ивану, но раздумал, понимая, что этим он навлечёт беду. Следователь через осведомителей знал, с кем дружит подросток, с кем учится в одном классе. Предстояло выбрать момент, чтобы установить связь взрослых и мальцов. А ещё нужны факты, изобличающие преступников. Следить или сразу сделать обыски? Тупикин не особо верил в то, что дети поджигали иномарки. За всем этим стоят взрослые, которые потеряли работу. Списки он получит к обеду. Обыски начнут ночью.
Антон и Юрка видели, как Сергея затащили в проезжающую белую «Мазду». Записали номер. Они побежали к Ивану и рассказали о том, как засыпался Кляч, как его арестовали и выпустили. Иван смотрел на мальчиков злыми глазами.
– Этого не хватало. – сказал он, качая головой.- Я говорил, чтобы не носили галстуков, чтобы никуда не ввязывались. По тыкве настучать?
– Придумай, что-нибудь. Кляча изобьют до смерти, – умолял Юрка брата. – Они его станут пытать. Я – знаю. Потом кинут в известковую яму. Хана. Никто не найдёт, и искать не станет.
Иван приказал, чтобы всё было чисто. Галстуки запрятать, улики уничтожить.
– Я сейчас. За мной не ходить.
В редакцию «Вечернего Новобобёрска» некий молодой человек, назвавшийся Леонидом Голиковым, сообщил, что на автомобиле увезён в неизвестном направлении мальчик – Сергей Клячевский, которого обвиняют в поджоге автомашин. Похитители намереваются продать его на органы в соседнее государство. Был назван номер, марка автомашины, время похищения. Если ребёнка не возвратят, случится страшное.
– Я – взорву город, – сказал, волнуясь, Иван Фролов.
– Весь город? – удивился редактор отдела новостей. – Это сколько надо вам взрывчатки? Где вы её возьмёте?
– В старом карьере. Там было озеро. Во время войны туда сбрасывали снаряды и бомбы, которые находили в танках, в самолётах. Озеро было далеко от города. Теперь оно почти в центре. Его не разминировали, а только осушили. Сообщите это в милицию, в городскую администрацию.
Вечером песчаный карьер окружили цепью солдат. Приехавшие специалисты-взрывотехники с металлоискателями и собаками час лазили по ямам, забредали в воду озерка, речной заводи. Ничего не нашли.
Иван Фролов копал яму в доме, который никак не могли достроить. Озеро было там, под домами, а не в карьере. Лопата стукнулась о металл. Иван вытер лоб, разгребая песок. Вот он. Первый снаряд. Его нужно обложить мусором и поджечь. Сергея Клячевского не отпустили. Не нашли. Иван вдруг подумал, что если город взорвётся, то погибнет много невиновных детей и взрослых. Как быть? Что делать? Я обещал взорвать город…
Следователь нашёл белую «Мазду» и её хозяина. Юрагин сказал, что мальчика подвозил к гастроному. Куда он делся – неизвестно ему. Ночью выгорели две охраняемые автостоянки. Пожарные расчёты не смогли справиться с огнём. Обходя остовы сгоревших авто, Тупикин в душе одобрял поджигателей, но никто не должен этого знать. Иван Иванович просил главного редактора телеканала, чтобы портрет мальчика несколько раз показывали в новостях вместе с репортажем о пожарах.
Прошла неделя. Поиски преступников ничего не дали. Химические вещества, используемые в горючей смеси, оказались настолько старыми, что Тупикин и его коллеги разводили руками. Они использовались в войну. Современные компоненты «коктейля Молотова» были иными. Глава городской администрации негодовал. Наехавшие из центра следаки, пропесочили всех сокращённых, провели обыски. Безрезультатно. О потерянном мальчике как-то забыли, но искали тех, кто поджигал автомобили.
В конце августа особняк Юрагина поднялся на воздух. В соседних виллах вылетели стёкла. Огромная воронка напоминала взрыв авиабомбы большой мощности.
– Килограммов пятьсот, – дёргал плечами специалист по подрывам. – С самолёта упала? Что у вас тут творится?
Тогда вспомнили о странном звонке в редакцию газеты. Шепелявый голос обещал взорвать город, если не найдут мальчика по фамилии Клячевский. Тупикин предполагал, что Юрагин повинен в краже ребёнка, но доказательств не было. Не было и самого преступника. Погиб при взрыве трёхэтажного коттеджа. Тупикин отследил круг друзей богатого предпринимателя. Они клялись, что не видели никакого мальчика, ничего не знают и не понимают, какая тут связь. Водитель через два дня признался, что Юрагин и его дружки держали мальчика на даче.
Тупикин с помощниками обнаружили в овощехранилище Минаева утюг со следами обгорелого вещества. Анализ показал, что кожа человеческая, принадлежит ребёнку. После умелых допросов, преступники дали показания. Мальчика спасли. Шрам на спине большой. Сергей им гордился. После того, как Минаева и его подельников осудили на четыре года, были взорваны днём ещё два особняка. Жертв не было. А ямы остались глубокие.
Семьи из соседних «замков» не стали стеклить окна, срочно переехали в многоквартирные дома. Паника была и суета. На стенах и заборах чья-то нахальная рука написала красной краской из аэрозольного баллончика: «МИНЫ». Собаки и металлоискатели не нашли взрывоопасные предметы. На другой день была выдана зарплата и восстановлены сокращённые рабочие.
Долго метались по городу слухи о том, что «Молодая гвардия» готовится к очередным взрывам в соседних городах. Коттеджи не строят в Новобобёрске. Проезжающие по трассе в Новосибирск могут увидеть остовы симпатичных домов посёлка, который ещё недавно был населён удачливыми предпринимателями. Коттеджи не покупают даже на разборку. На заборах написано – «заменировано».
НА БЕРЕГУ
Порывистый шаловливый ветер треплет гребешки волн, шлёпает ими в смолёвый низ небольшого дебаркадера. На белой табличке крупно написано: «Клюквенка», а буквы помельче не разобрать из-за тумана. Множество разных лодок, лежащих на пологом песчаном берегу, напоминают мне сказочных животных, выползших из воды. Туман. Густой туман. Он заглотил очертания больших орсовских складов, растворил лежнёвую дорогу, ведущую от Кети к посёлку, спрятал устье речки Чачанги и сплотстанок с десятком пучков, плавающих в запоне.
Из молочно-серой густой завесы доносятся звуки. Вот обрывок резкого слова, а это забулькал водомётным двигателем сплавной катерок, напоминающий -утюг. От дебаркадера приплыл кокетливый девичий смех, невнятные голоса вонзаются в туманную мякоть сырого воздуха. Звуки, как бы упакованы в ватные коконы, а потому кажутся неестественными и почти незнакомыми. Узнаю – смеётся Екатерина Глинская, высокая, премиленькая, стремительная; беседуют – Василий Мальцев и Колька Якушев. Иногда вставляет слово молчун Саня Гладких.
У остова, затянутого илом и разрушенного временем и людьми паузка, постреливает искорками костерок. Два старика сидят на обломках и разговаривают. Стараюсь понять, о чём беседа. Туман постепенно тает, но ветер приносит новые плотные пласты. Прячет в них очертания, размывает, скрадывая и уводя в нерезкость. Сухой, узкоплечий дедок склоняется над лепестками костра, бережно прикрывает окладистую пегую бороду широкой ладонью. Слезящиеся глаза выглядят молодо, щурятся от дыма. Он кладёт на угли толстые сучья, выпрямляется, поправляет зелёную шляпу, распахивает новый серый плащ, показывая добротный костюм, клетчатую рубаху, застёгнутую под горло. Рюмками звенят три старые медали «За отвагу». Второй старик одет в брезентовую залатанную сплавную робу-штормовку, под ней ватная телогрейка, на голове блин засаленной кепки. Подбородок крут, чисто выбрит, щеки с клюквенным румянцем, походят на шляпки больших грибов. Толстые в суставах пальцы резко ломают ветку, трогают ручку коричневого чемодана. Сижу боком на бруске лежнёвки, не шевелюсь, и старики не взглядывают в мою сторону, разговаривают нехотя, видно повторяя давно сказанное, отболевшее.