— Но если через две недели не представите ничего вразумительного — отчислим! — свое слово все же сказала.
— А цаца эта дождется: пол-Федора я ей засажу! — пообещал Пека, когда вышли.
Комендантша общежития прелестная оказалась женщина. Люблю «изможденок». Таких только и люблю. Холеная, но слегка подмученная, что придавало ей особую прелесть в моих глазах. Но только в моих. Пека не реагировал. Взгляд ее метнулся ко мне. «Мы с вами, интеллигентные люди, вынуждены переносить все это!» Да. Вынуждены переносить. «Все это» имело сейчас обличие Пеки, успевшего еще добавить стаканчик «аромата степи». Только и требовалось от нас в тот момент — оценить ее кинематографическое прошлое, узнать, горестно изумиться: «Вы — и здесь?» Разве это трудно? Узнать я ее, конечно, не узнал — вряд ли она играла крупные роли, но изобразил, как она хотела: «Вы — и здесь?» Разве трудно сделать приятное человеку? Легко понять, чего он больше всего жаждет, и это дать. От тебя не убудет.
— Что я могу сделать для вас? — спросила она меня страстно. Вот такие коменданты у нас! Но Пека — «косая сажень в глазах» — разве мог ее оценить?
— Я с ним! — вздохнув, указал я на Пеку. Мое изделие мне дороже всего!
— Ну что же, — сухо проговорила она.
Теперь и эта замечательная женщина — наш враг, и, надо полагать, не последний. В результате мы получили ключ от темной клетушки без единого окна под деревянной скрипучей лестницей.
— Ну прям кабинетик мой, восьмисот метров под землей! — умилился Пека. — Нишка такая, столик, стулья... Как тут.
Всю дорогу мы попадаем в его кабинетики! Развел их!
— А вылазишь потом — не разогнуться.
Теперь не разогнуться будет нам двоим.
Прежде всего он заботливо книжки свои распаковал. Расставил их на просушку. Да-а, книги серьезные. Афанасий Коптелов — «Точка опоры». Вилис Лацис — «К новому берегу», «В бурю». Владимир Дягилев — «Солдаты без оружия». Владимир Попов — «Сталь и шлак». Иван Шемякин — «Сердце на ладони». Михаил Бубеннов — «Белая береза». Конечно, в пионерском детстве я их читал — куда денешься? Но сейчас, как все мои друзья, боготворил Набокова. Или не боготворил? Впервые такая мысль в голову пришла.
«Ну? На сегодня, может, хватит? — думал я. — День трудовой, мне кажется, удался?.. Нет! — Я сам по своей лени ударил кулаком. — Работаем!» — У меня тоже трудовой энтузиазм.
— Давай!
— Об чем?
— Ну ладно... как отдыхаете, давай.
Все же дал некую слабину. Надеялся — про отдых полегче будет.
— Ну... кино. Театры приезжают...
Тема отдыха у него туго шла.
— Дальше.
— Ну, а если проблемы пола надо решить... — неожиданно выдал научный оборот.
— А разве они решаемы? — вырвалось у меня.
— Так а чего такого? Идешь на Гнилой Конец...
Ну, на это не всякий решится.
— Почему на Гнилой? В смысле — почему называется?
— Так за водоемом сброса! Дома от испарений гниют... Но бабы отличные! Условно освобожденные.
Освобожденные от условностей.
— Ходил там к одной...
— Ну? — проговорил я. Хотя все уже было ясно: идем не туда.
Пека вдруг надолго умолк. Да, если с такой скоростью ходил — не дождешься.
— А скорее нельзя?
— Скорее только гонорея.
Достойный ответ.
— Правда, предупреждали меня: к этой не ходи. Но гонор!
Но гонорара нам не видать.
— Обратно иду. Дай, думаю, искупаюсь!
— А месяц какой?
— Декабрь... Ну так парит все!
Пейзаж, видимо, напоминает Стикс. Я бы не поплыл.
— Отплываю так всего метров шестьсот. Устал после той...
Условно раскрепощенной.
— Выхожу на берег — шмоток нет.
— Отлично!
— В сторонке какой-то хмырь сидит, курит на отвале породы. А я без трусов — ну, в пару все! Подхожу, папиросу прошу. «Ты чего-то потерял?» — интересуется. «Да, — говорю. — Все». — «Ай-ай-ай! И с чего это такое с тобой? Не догадываешься?» — «На хрен мне догадываться?» — «Тогда идем». Отошли с ним к шоссейке. Стоит пикап. Рука такая своеобразная торчит из окошка: три «перстня» нарисовано. Шерстяной! «Кто будешь?» — спрашивает. Хмырь подсказывает: «Бугор с “Полярной”. Знаю его». Шерстяной подивился: «Так у него еще и желание по бабам гулять?» Все знают — на «полярке» у нас полный набор: и газы, и радиация, и горение руд. Только самые «строгие» там — ну и мы, специалисты. «Хорошо устроился, — Шерстяной говорит. — Так чего надо тебе?» — «Трусы! — четко докладываю. — Партбилет!» — «Все?» — «А чего еще?» — удивляюсь. «Правильно отвечаешь! Но учти — еще у той биксы появишься, найдут тебя вот тут, в отвале, но никто не узнает тебя».