— Куда же плывем-то мы? — ликовал Коля-Толя.
Возвращается счастье? Мы переглянулись с Никитой: где только наш Игорек, кок и стюард, он же — наш избалованный Орфей? Его тонкий вкус придавал нашему плаванию добавочную прелесть... Увы! Унесся в тучи в поисках своего летучего пальто, в котором жила теперь его душа, как у Кощея в яйце... Неизбежные, невозвратимые потери! «И млат водяной (Никита), и уродливый скат (он), и ужас морей — однозуб (я)» — так воспевал он, вслед за поэтом Василием Жуковским, наш экипаж. Где он, наш уродливый скат?
— Вон он! — заорал вдруг Никита.
Это невозможно На газоне за оградой лежал Игорек, в своем добротном, кожаном, отлично отреставрированном пальто! Изловил его все-таки! И не жарко ему теперь? Спал он, во всяком случае, умиротворенно. На газоне на коленях перед ним стояли два молодых милиционера. Смеясь, они срывали с газона белые одуванчики и, смеясь, сдували пушинки Игорьку на лицо. Какая неожиданная нежность!
— Нет, не просыпается, — шептались они.
...Потом этот случай с одуванчиками я вставил в пять, минимум, рассказов! Неправильно сказал Топчий, что я не там сюжеты ищу!
Игорек, бережно перегруженный нами на борт, проснулся и глядел на нас презрительно, недоуменно, типа: где я? Видно — сны были слаще! Ничего, мы еще покажем ему.
— Куда же мы плывем — не пойму! — не переставал торжествовать Коля-Толя.
А вот и наш мыс, выгиб, полуостров, и за деревьями дряхлый дом, где жила раньше Никитина мама, а сейчас встречают нас, опершись на решетку, Коли-Толина мама, Клавдея Петровна, и Алексей, если не ошибаюсь, Иваныч.
— Явились? — строгий взгляд бати из-под очков.
Похоже, некоторая напряженность?
— И-и-и, род-ныи вы мои-и! — запела Клавдея Петровна и всех нас спасла.
За время, что мы здесь не были, расцвел пень, выпустив пук алых розг.
В прохладной подвальной квартире, куда нас привели Коли-Толины предки, мы вздрогнули. Толя-Коля! Николай-второй! Брат-близнец, освобожденный нами же из узилища! Смотрел на нас неласково. Как более блудный сын опередил брата и, видно, уже слопал жирного тельца... Уходим?
— И-и-и! Родныи вы мои-и!
Всем тут место нашлось!
— Ну что? Много наторговал? — стал цепляться батя к нашему другу. — Так угощай гостей!
Напряженная ситуация. Я мог бы сказать, что Коля-Толя, безусловно, наторговал кое-что... но все это ушло на нас, на наше спасение. Мы переглянулись с Федей. Он крякнул. Кто ж нам поверит, глядя на нас? Рванина рваниной!
Вдруг подул легкий ветерок, и откуда-то сверху, с макушки тополя с отпиленными ветками, что-то полетело... розовое... зеленое... Листья? Нет, не похоже... Летели зигзагами, но уж больно заковыристыми... влетели в окно... Деньги! Вместе с мухами, однако, вернулись к нам! Что истратили — то и заработали!
Родители восхищенно переглядывались: добытчик! А Коля-Толя, главный казначей лосиной ноги, наоборот, вел себя хмуро: деловито сгреб деньги, вместе с мухами сунул за пазуху. Помедлив, как оно и положено, вынул одну ассигнацию, протянул отцу.
— Распорядись, батя!
— Ну так сбегай тогда! — гневно скомандовал отец другому брату, Толе-Коле, раскинувшему тапочки по дивану.
— Да пожалей ты его! — запричитала Клавдея Петровна. — Пусть отдохнет!
— Я сгоняю! — поднялся я. В дверях я переглянулся с Никитой: — А давай считать все это большой удачей?
— А давай!
— Маша! Пробей молодого человека! — в подвальном магазине, пронзенном лучом, крикнула продавщица.
И Маша пробила меня.
...Ночью, на кухне, через сорок лет, я пишу это и жадно пью воду: жажда мучает прям как тогда! Рядом вожделел кактус... Напоил и его!
...Когда я вернулся, братанов, а также Никиты на месте не было. Не утерпели!
Федя и Алексей Иваныч степенно играли в шахматы.
— Городски-и цви-ты! Городски-и цви-ты! — пели Клавдея Петровна и Люда. Игорек тоненько подпевал.
