Выбрать главу

— А то все «ко мне, ко мне»! — злобно произнес Пека. Прям уж, заездились к нему! — Нарисуем! — бодро он произнес.

Нахально, честно говоря, с его стороны! Ну, а с моей стороны было не нахально? Домой вернуться, может, и хорошо... Но с таким подарком! Вся моя жизнь перевернется... что, может, и к лучшему?

— Давай...

— А ты боялся! — бодро Пека произнес...

Бояться я, честно говоря, еще продолжал. И как жизнь показала — не напрасно.

— Осторожней! — Пека орал.

Три носильщика катили за нами тележки... Книжный магазин!

— Все ваши? — удивился проводник. — А с виду не скажешь.

Тесное купе... от книг особенно тесное.

— Прямо как под землей в кабинетике у меня. — Пека умилился, оглядывая купе. — И освещение тусклое такое же.

Когда ж мы увидим наконец подлинный его кабинетик? Едем с ним сейчас в аккурат в обратную сторону!

С визгом колец я сдвинул занавеску. Открылась платформа.

— Вдруг откуда ни возьмись... — произнес Пека, вдруг заморгав.

Приглядываясь, мимо окна шли два наших героя, два лауреата — Кузьмин и Ежов!

— Ты позвонил? — пробормотал Пека, смахнув слезу.

Глава 2

ЛЕБЕДЬ НА БОЛОТЕ

Мы вышли с Московского вокзала на Лиговку — длинную унылую улицу, ведущую от центра к окраинам. Милости просим! Сели в раздолбанный дребезжащий трамвай. Сначала тянулись старые обшарпанные дома — петербургские трущобы. Потом пошли пустыри, бетонные стены заводов, кладбища. Красота. Вот куда у нас ссылают талантливых писателей! Свое переселение из центра в пустынное Купчино (капремонт старого дома — тогда это называлось так) я воспринимал именно как ссылку. Что можно было создать на этом пустыре, среди одинаковых безликих домов, неказистых людей, которых согнали сюда? Рабочий класс? Пусть Пека любуется — раз он того хотел! Терзающий душу скрип трамвая на повороте... С таким зловещим настроением я принимал гостя. Мутная река Волковка, берег кладбища, кирпичная детская больница, Старообрядческий мост. Вряд ли даже Пека здесь разгуляется! Бетонные стены по обе стороны рельсов, перемежаемые иногда пейзажами автобаз с радужными бензиновыми разливами по земле или километрами пыльных стеклянных заводских корпусов, которые лишь отравляли воздух, производя непонятно что (в магазинах-то пусто). Однако Пеку все это почему-то вдохновляло, за всей этой неприглядностью он видел какой-то глубокий смысл.

— В Питере третий раз и впервые что-то толковое вижу!

Что же, интересно, он тут раньше видал? Специально, видимо, загнали меня сюда, чтоб я его мог порадовать.

Трубу с особо вонючим оранжевым дымом он встретил радостным возгласом:

— Так вот это где!

Думал его наказать за наглость, а выходит — на праздник его везу!

Места эти я горделиво считал своей ссылкой, выданной мне, очевидно, авансом за будущие гражданские подвиги... Но гордость на тех пустынных просторах быстро выветрилась из меня: некому было ни меня наказывать, ни одобрять. Увольнение с прежней работы совпало с переездом сюда. Я оказался в пустоте! Аборигены не в счет. Однако в скором времени я почти не отличался от них — в грязных ботинках ходил, не завязывая шнурки (зачем?), брился раз в неделю, и то спустя рукава. Во время одной из таких расхлябанных прогулок порыв ветра прилепил мне на грудь газету. Я отлепил ее, но все же глянул — чего это она вдруг кинулась на меня? В углу листа было объявление о наборе во ВГИК, на сценарное отделение, и я понял, что мне дается последний шанс.

И вот я снова отброшен сюда! Правда, уже с Пекой. Но есть ли толк? Что-то изменилось? Да. В лучшую ли сторону? Большой вопрос.

Мы вошли в мою унылую конуру окнами на пустырь.

— Ну, у тебя клевая хата! — Пека произнес.

Конечно, по сравнению с нашей клетушкой под лестницей во ВГИКе... может быть. Но слышать это было все же приятно. Я глядел в пустынные дали. Может, при Пеке это все оживет?

Ожило! Но как! Сначала он бодро решил продовольственную проблему (о которой, кстати, неустанно говорили с трибун, но решить не могли). А Пека решил. Но, повторяю, как?

— Да у тебя тут рай! — бодро произнес он, вернувшись с разведки.

Для меня там был конец света. Что туда ходить? Море рельсов. Невнятные гулкие голоса с башни: «Тридцать шестой, тридцать шестой-бис на запасной путь!» Что мне ходить туда? Я же не тридцать шестой и на запасной путь идти не намерен. Что мне там светит, кроме, может быть, синяков? Пека в железное это море как рыба нырнул! И все! С плавниками. Несколько суток не было его. Думал уже, что утратил партнера. И вдруг явился на третий день, благоухая различными запахами. Я жадно внюхивался в них. Сложная гамма. Перегар далеко не первое место занимал. Что-то другое шло, чего я вдыхал то ли в детстве, то ли в другой жизни, но нынче забыл. Понырял Пека неплохо. Только где? Душила зависть... хотя сам бы я навряд ли хотел оказаться там.