— Если б вы были настоящий директор — знали бы, что в грязелечебницу можно входить только в специальной одежде и обуви!
Опозорившись, вышли.
Пошли через мост.
— Эх! — Пека вдруг вырвал у меня пакет, с громким шорохом стал снетков в воду ссыпать. Прощай, коррупция! Но не успел я погрустить толком, как Пека сам вслед за снетками через перила полез — к счастью, запутался.
— Ты куда? Ведь пиявки ж не помогают тебе!
Но он, похоже, не к пиявкам собрался. Боролись с ним. В результате запутались, как в гамаке, висели над бездной... Вот был бы тут Митька, пацан, — он бы нас распутал. А так некому... Пришлось самим.
Стояли на моем берегу, тяжело дыша. Дальше что?.. Ничего? Расстаемся?
— На! — Пека вытащил из кармана заветную тряпочку, развернул. До боли знакомые корявые бляшки: золото-ртуть! — Держи! Тебе жить!
Слезы потекли.
— А тебе?
— Мне своего яду хватает! — гулко ударил в грудь. Звук необычный.
Да, мне жить... Но если лишь на бляшки надеяться — жить недолго. Так не пойдет! Полюбовавшись, завернул бляшки в тряпочку, назад протянул. Пришло, видно, мое время. Пора Пеку поднимать. «Нарисуем!» — как говорили когда-то мы.
— Пошли!
— Куда? — Он пошел неуверенно, но с надеждой.
— Нарисуем!.. Ты знаешь, кто здесь находится?! — я на башню указал.
— Гуня, что ли? — проворчал он.
Реагировал неадекватно!
— Да!
— И чего? — довольно злобно спросил. «Вырубает» Гуню! Ну нет уж! Ни одному своему герою не дам отдыхать!
— Пошли к нему!
— Не вижу наживы! — грубо Пека сказал.
— Увидишь!
А что, интересно, увидит он?
— В кино хочет тебя снять... кинозвезда ты наша!
Я радостно ускорил шаги. Пека плелся. На «Марш энтузиастов» это мало похоже.
— Да, — я обернулся назад. Буквы «ГОРНЯК ЗАПОЛЯРЬЯ» на том берегу, как город, стояли, — кстати, — вскользь произнес, — ты не можешь ли, как директор в соку, эти буквы убрать... хотя бы на время?
Не одно сделаю, так хоть другое.
— ...фильм-то исторический. Понимаешь? Буквы эти не лезут в него.
— Во! — Он ответил своим любимым жестом, хлопнув по сгибу руки, и я им залюбовался, как прежде! Он прав. Если что-то и волнует в истории меня, то эти буквы. Эта часть истории близка мне.
До виллы все-таки добрели. И увидели!
Стаю шикарных машин. Какой, на хрен, тут век?
Тем временем проходили мимо нас:
известный общественный деятель (бывший подводный чекист);
брюнет, известный как обладатель дырки в государственной границе (он же главный таможенник);
два ярых политических противника... бурно прильнувших с двух сторон к одной красотке;
маленький неприметный человечек по кличке «Украл Урал»;
два известных телевизионных обозревателя — и оба оборотни;
спортсмены с развернутыми знаменами.
Да-а... Пеке тут явно роли нет.
Гуня стоял почему-то во фраке... Пламенный революционер?
Стройно казаки подошли — каждые в своей форме. Кубанцы, гребенские, донцы, терцы, ногайцы. Впереди шел усатый есаул.
— Куда нам?
— Мы, кажется, с вами договаривались, — нервно Гуня вскричал, — что вы будете осуществлять охрану!
— Могем! — добродушно откликнулся есаул.
— Ну давай, Санчо, командуй! — загомонили казаки.
— Что это? — произнес я. Такого я не писал!
— Здесь теперь, — горестно Гуня произнес, — уже не выдуманный наш с тобой мирок! Здесь, увы, реальная жизнь.
Я с изумлением озирался... Про реальную я бы не сказал. Красавцы шли в переливчатых костюмах. Красотки, которые только в журналах бывают... С огорчением заметил, что не волнуют меня. Конец?
— Ну что? — Гуня проговорил скорбно. — Отечеству не хочешь послужить?
А где тут оно?
— Давай, — я произнес осторожно. Знал уже по опыту: пафос всегда у Гуни ассоциируется с крупной деньгой. — Так что это? — все же уточнил.
— Увы, реальная жизнь! — Гуня глянул окрест. Ни хрена себе реальная! Какие тачки! — Съезд новой партии! — просто закончил он.
— Как новой?! — ужаснулся я. Тогда это звучало кошмаром!.. Во всяком случае —для меня. Нам и старой во как хватало!
— Вот так, — значительно Гуня произнес. — Должны же мы сделать что-то стоящее?
Смотря сколько стоящее... У нас уже одна партия есть! Ум, честь и собственность нашей эпохи.
— Все надо менять!
— Но это ж... — Я испуганно огляделся.
— Да, мы рискуем! — Он гордо выпрямился.