Клавдий задумался, как ему лучше разработать эту тему, и вдруг к своему неудовольствию, как сквозь сон, услышал далекое: «Цезарь!..»
Гораций Коклес, прикрывая отход войск, сражался до тех пор, пока его товарищи не разрушили мост у него за спиной, чтобы враги не смогли взять Рим приступом.
— Цезарь! — громко обратился к императору Афер. — Яви нам еще раз свою милость — помоги разобрать жалобу этого достойного квирита!
— Какую жалобу? — поморщился Клавдий и, открыв глаза, невольно поразился тому, как изменились вдруг лица его друзей.
Если сенаторы улыбались в предвкушении чего-то очень приятного для себя, то эллины, напротив, были бледны и явно растеряны.
— Вот! — протянул свиток папируса Афер, кивая на склонившегося перед императором посетителя во всаднической тоге. — Его жалоба на своего бывшего раба, нынешнего вольноотпущенника, владельца мясной лавки, некоего м-мм… Алкмена, неблагодарность которого к своему бывшему господину заключается в том, что он…
— Достаточно, Афер, хватит! — остановил многословного сенатора Клавдий. — Дело слишком очевидное, чтобы тратить на него много времени. Неблагодарного вольноотпущенника следует немедленно возвратить в рабство, а его хозяина, — он строго взглянул на поклонившегося еще ниже всадника, — предупредить, что если он еще раз даст ему свободу, то пусть больше не досаждает меня подобными жалобами.
— О, великий, это поистине Соломоново решение! — восхитился Афер и, не глядя на кусавших губы эллинов, протянул императору лист пергамента со старательно выведенными на нем строчками.
— Что это? — не понял Клавдий.
— Твоя мысль, облаченная в словесную форму — эдикт! — пояснил сенатор. — Зная твою мудрость в решении самых сложных и запутанных дел, я позволил себе заранее составить письменное решение по этой жалобе.
— Зачем?
— Чтобы опираться на него впредь, как на статью закона. Подписав и с крепив его своей печатью, ты сможешь без лишних слов и усилий наказывать и всех других провинившихся вольноотпущенников!
— А что, их так много? — удивился Клавдий и, встретив утвердительный кивок Афера, согласился: — Тогда, пожалуй, я подпишу его. И — всё?
— Почти! — не скрывая радости, поклонился Афер. — Осталась самая малость.
Вернуть в рабство еще несколько вольноотпущенников, на которых также поступили сегодня жалобы от их бывших господ.
— Но ведь ты только пообещал, что для этого мне не нужно будет прикладывать усилий! — возмутился Клавдий, успевший вновь удобно разместиться в кресле.
— Я и сейчас готов повторить тебе это! — улыбнулся сенатор.
Он знаком приказал слуге подать ему блюдо со скопившимися на нем за время приема прошениями и принялся перебирать их, с трудом разбирая имена;
— Всех этих Махаров, Каллимахов, Даков и Сиров их бывшие хозяева получат и без твоего вмешательства. Но этих…
Он отобрал, наконец, в ворохе папирусов нужные свитки и высоко поднял над головой, словно призывая в свидетели богов:
— Судьбу этих неблагодарных вольноотпущенников мы никак не можем решить, минуя тебя. Ведь здесь речь идет не о каких-то владельцах лавок и ремесленных мастерских, а о хорошо известных тебе людях!
— Да? И кто же они?.. — поинтересовался император, не понимая, куда клонит Афер, и желая лишь одного: чтобы его поскорей оставили в покое.
А вот! — торжествуя, воскликнул сенатор, протягивая руку в сторону отшатнувшихся эллинов. — Нарцисс, Паллант, Каллист, Гарпократ, ну… и еще добрый десяток столь же звучных и красивых имен, а точней, кличек, которых я не стану перечислять, чтобы окончательно не утомлять тебя!