Утро встретило траурной Мишкиной рожей. В ответ на острожные вопросы мы услышали длинную и трогательную историю, о том, как <имярек>, сволочь этакая, прогнал мяч мимо <имярек> и попал, представляете, прямо в ворота. Поэтому кто-то там проиграл, хотя должен был выиграть. Затем пошли короткие, разбавленные острыми словечками, реплики, что кого-то там давно пора на мыло, что игроки сейчас пошли не те, и ноги у них растут не оттуда…
И после этого мы, женщины, — болтливые и неугомонные! Мы! Только почему-то успокоить полпары не могли именно их. Профессору даже пришлось на минут пять прочитать длинную прочувственную речь на повышенных тонах. Подействовало. На время футбол был забыт.
Еще несколько перемен были потрачены на обсуждение проигрыша любимой команды, но эмоции постепенно спадали. Слушая вполуха разговоры мальчишек, я про себя тихонько улыбалась. Вы имена спортсменов помните? Те самые, о которые язык сломать можно? А они — помнят! Всех! И судей! И противников! А вот имя собственной девушки — не всегда… И кличка ее кошки (Мурка) кажется неподъемной для их памяти. Кошечка незаметно перекрещивается в Пушка, Тузика (?!), тварь безмозглую, кошару, мешок с блохами…
Не то, чтобы я ненавидела всех мужчин, нет. В тот день я ненавидела исключительно Мишку. Это его темпераментные крики на переменах не давали дорешать проклятое задание по матанализу. Сама виновата: из-за снов, мыслей о психологе и долгих вечеров в обнимку с пузырьком валерьянки у меня вовсе вылетело из головы, что надо было что-то решать. И списать нельзя — профессор с маниакальной успешностью умудрялся создать столько вариантов заданий, сколько было студентов. А чего ему? Даст малюсенький листик, с номерами заданий в учебнике, благо, что их там много… А там уж как кому повезет. Кому достается совсем легкое, а кому, как вот мне, и не очень.
На большой перемене я все еще сидела за тетрадками в столовой, рядом стыл чай, и я очень надеялась побыть, наконец-то, в благословенном одиночестве. Счас! Рядом на стол плюхнулись два подноса и, даже не спросив, хочу я этого или нет, Мишка со своим лучшим другом вновь уселись напротив меня обсуждать футбол.
Футбол был единственным, что связывало неряху-Мишку из бедной семьи и ироничного Димку, казалось сошедшего со старинных картин с его шармом и умением держаться с достоинством. Димка всю жизнь раздражал меня своей высокомерностью, еще с тех пор, как мы делили игрушки в детском саду, но сейчас виновником моего плохого настроения оказался, как ни странно, не он…
— Миш, заткнись, хорошо? — мягко попросила я, не выдержав.
— Что-то не так? — Мишка посмотрел на меня глазами ангелочка с церковной картины.
— Мне надо решить матанализ…
Мишка пошел пятнами и заткнулся. Видимо, не только я забыла о домашней работе, только вот у меня было утешение в виде листочка с номерами заданий, а у Мишки — явно не было. Потому что не полез он в сумку, а продолжал сидеть, как столб, нервно теребя салфетку.
— Черт, забыл! — прошипел он.
Он явно хотел сказать нечто более сильное, но тут была дама. Не я, не надейтесь, а замдекана за соседним столиком. Наша милая госпожа профессор обладала отменным слухом и столь же отменной памятью на хулиганов. А Мишка, однажды побывав у нее на ковре, возвращаться туда вовсе не спешил. Да и вообще, настроение у него явно испортилось еще больше. Дима сочувственно замолчал, Мишка угрюмо принялся за свою гречку с подливкой, и я решила уже, что все хорошо закончилось, как:
— Молодой человек, вы не зайдете ко мне, когда поедите? Всего на минутку…
Приятный голос. Очень приятный… Слишком приятный. Таким, наверняка, должен обладать сам дьявол. Не тот, которого изображают на картинах в виде маленького пузатенького, козлоподобного старикашки, а настоящий искуситель.
Я оглянулась и сразу узнала говорившего. Не, Мишка не прав: Проненко ему и в подметки не годится. Особо хорош был у психиатра (спасибо Мише, сама уже начала путать!) взгляд. Глубоки и понимающий. И в моей душе внезапно что-то заныло, заплакало, разбилось с тихим звоном, и эти глаза, которые, впрочем, не обращали на мою скромную персону никакого внимания, сразу из разряда дьявольских перенесли их обладателя в разряд ангелоподобных.
Очнулась я от злобного хихиканья Димы. Психиатр уже ушел, а Мишка сидел, молча сжимая в ладони ложку и опустив ушки. Весь его пыл куда-то исчез.