Дан… удастся ли когда-нибудь мне от тебя избавиться?
Александр. 3.
С этих пор Мишка стал активным почитателем психолога. Так же, как раньше он всех гнал от двери напротив мужского туалета, теперь он всех гнал в эту же дверь. Психолог такой умный, так много знает, так красиво говорит, такие дельные советы дает! Рассказать подробнее суть советов Мишка отказывался, но по его улыбке я догадывалась, что советы он опять приберег для сугубо мужской компании. Так было, есть и будет: для мата я дамой не считалась, а для подобных тайн меня в мужское общество не допускали.
Но результат Мишкиной деятельности был налицо, — психолог, которого Мишка при всей его восторженности упорно называл психиатром, оказался теперь человеком вечно занятым. Выкладывали ему все: обиды на заносчивых профессоров, детские страхи, комплексы, проблемы несчастной влюбленности, ссоры, просто плохое настроение.
У психолога, по слухам, даже появилась книжечка с записью, куда ровными рядами выстроилась студенческая очередь. Появился-таки человек, который знает все и всех, который выслушает, подбодрит и исправит плохое настроение, который помирит подруг и даже разделит между ними парня, при этом не выдав ничьих секретов.
В результате не у дел осталась одна я. Лезть в очередь мне не хотелось, как и вообще ничего не хотелось: депрессия цвела пышным цветом, игнорируя установившуюся за окном солнечную и сухую погоду.
Наверное, так и сгнила бы я в своей хандре, если б не Мишка. Твердо решивший получить после окончания университета второе образование психолога (хотя у него и с первым были проблемы), он во время большой перемены подсел ко мне за столик в нашей обширной студенческой столовой:
— Ты чего хиреешь, а, Ритка? Осунулась вся, побледнела! Не хочешь поговорить?
Столовая была хмурой и унылой. Массивные столы, которых фиг сдвинешь, тяжелые, намертво припаянные к столам, скамьи, и не слишком приветливая дама у кассы. Но есть захочешь, и к такой пойдешь.
— Отстань! — хмуро ответила я, вовсе не горя желанием распутывать Mишкины проблемы. Своих хватало.
— Ритка, нельзя так — налицо признаки затаенного суицидного психоза.
У меня глаза на лоб полезли:
— Мишка, ты где так ругаться научился?
— Ты это, Ритка, зря, — невозмутимо ответил мой полоумный дружок (все ж прав народ — с кем поведешься… ), — пользуйся, пока я добрый! Я тебе помочь хочу.
— Помоги! — тихо ответила я, постаравшись придать голосу побольше устрашающих ноток… — С противоположного конца столовой… Миш, отстань, а? По-хорошему, ладно? А то ты парень, обычно, адекватный, обижать тебя не хочется!
— Рита, — строго сказал Мишка, — ты мне не безразлична!
Я почувствовала, что мучительно краснею... или бледнею, уж не знаю. И уж точно благодарю Бога, что рядом не было Димки: наш общий дружок такого не спустил бы ни мне, ни Мишке. Год бы еще издевался. А Мишка тем временем понял, что сморозил глупость, покраснел и быстро добавил:
— В смысле, человек ты хороший, добрый, выручала меня часто.
— Мишка, чего ты хочешь? — начала я. — Давай поскорее, а то твои предисловия меня с ума сведут. Ты же еще немного и замуж меня позовешь, так заигрался. Тебе по буквам сказать — о-т-с-т-а-н-ь, нет у меня настроения! Нет! Слышишь! И нервов на тебя нет!
— Рит, ты не кричи, ладно, — примирительно заметил Михаил Иваныч, — А то вон, Дарья Владимировна на нас поглядывать стала… Ритуль, ну, успокойся, я… Так я, Рит, ты, это, прости, но я…
— Прощаю, чтобы ты там не натворил, — перебила я глупую речь. — А теперь — брысь! Дай поесть спокойно — мне еще в деканат, договор забирать. Отстань!
— Рита, я тебе записал! — выдал вдруг Мишка.
— В дуры, — хмуро парировала я — ни сердиться, ни удивляться эмоций не хватало.
— Нет, к Александру Алексеевичу.
Я подавилась булкой и отчаянно закашлялась. Через проступившие на глаза слезы, я смутно чувствовала, что Мишка пытался помочь: не слишком нежно лупасил меня по спине. После приступа отчаянного кашля, красная, как помидор, я смогла-таки переспросить:
— Что!?
— Сегодня на 15.30, — сбросив с плеч тяжелый груз тайны весело ответил Мишка. — Как раз после лекций. У тебя целый час, Ритка. Так что пользуйся!