— Пару лет назад о них вообще никто ничего не знал, — заметила Софи. Она допила кофе и тоже прикурила вторую.
— Думаешь? А, по-моему, наоборот. Все всегда все знали, просто не хотели замечать. Все эти полтергейсты, экстрасенсы, гадалки, астрологи — они же не вдруг появились.
— Речь не о них. А о тех, кто способен двигать предметы взглядом или там воспламенять что-нибудь силой мысли. Ну, типа людей хэ. Помнишь, что они устроили на Второй день.
— У Энди на работе максимум, что они могут, — сдвинуть монетку. Или угадать, что у пациента болит, до того, как он сам расскажет. Ну еще был случай, когда терапевт сказал хирургу, мол, к тебе сегодня привезут мою пациентку, хотя он ее как раз выписывал. А вечером тетку сбила машина.
— Ты во все это так и не веришь, да? Думаешь, это был массовый психоз?
— Да. А зеркала завешиваю, чтобы не пугаться своего отражения, — хмыкнула Динара. — Но вообще-то, у меня нет другого объяснения. Официальная версия, как ни парадоксально, выглядит самой простой и логичной.
Софи видела мало простого и логичного в том, что случилось полгода назад. Теперь это называли «Три дня после конца света».
На Первый день четверть населения планеты просто исчезла в никуда. Странным, необъяснимым образом, а главное, бессердечным. От них остались воспоминания и фотографии, следы их присутствия — любимые кружки, недочитанные книги, вещи, машины, домашние животные. Но самих людей не было. Ни их, ни их тел — ничего.
На Второй день грянула буря — в прямом и переносном смысле. Природа и стихии обезумели везде, где это можно было зафиксировать. Двадцать четыре часа хаоса, мигреней и шумов в голове. А главное, столкновений между теми, кто умел стрелять, и иными, которые могли одним взглядом заставить их приставить дуло пистолета к собственному виску. До сих пор Софи не понимала, зачем все это было нужно, кто начал смуту и между кем и кем она в конечном итоге состоялась.
На Третий день все приборы уловили голос, который просил не искать пропавших, не мстить за погибших, принять случившееся и жить прежней жизнью. Говорила женщина: медленным, приятным голосом, в интонациях легко угадывались сочувствие и мольба. Однако такой настрой плохо сочетался с телевизорами, радио и телефонами, включающимися сами по себе, даже если вырвать их из сети. Софи пряталась в туалете и опасалась, что с ней заговорит лампочка или наручные часы. Их она на всякий случай смыла в унитаз, а лампочку выкрутила.
Прошло шесть месяцев. Дети ходят в школу, умирают соседские старушки, Динара раскрашивает у себя на кухне тарелки. Можно подумать, что люди вняли просьбе голоса и вернулись к прежнему существованию. Если, конечно, после всего еще остались те, которые верят, что сказки — это действительно сказки.
— У тебя есть еще тарелки? Я бы тоже порисовала, — сказала Софи, когда они в молчании докурили по третьей сигарете.
— А ты сегодня не пойдешь на поиски?
— Нет. Я очень умная и вчера стоптала себе все ноги, — призналась Софи, хотя обычно такая мелочь не могла ее задержать. Но что-то было здесь. В этом доме, в Динаре, в ее подъезде и квартире, что притягивало, как магнит, сложно было уйти. Даже на улицу выйти. Хотелось остаться навсегда.
— Раз так, то у меня есть дело поинтереснее, — лукаво усмехнулась Динара.
****
Слон вернулся в пять. Это, похоже, было его любимое число, чтобы уходить и возвращаться. Может, тут какая-то тайна? Он знает, как выбраться из плена квартиры, а Софи нет.
— Я дома!
— Не ори! Тина уроки делает, — ответила ему Динара сдавленным голосом. Но ничуть не тихим.
— Так ты встречаешь мужа с работы, женщина?
Эндрю появился в кухне. Огромный… как слон. С ежиком светлых волос на голове и улыбкой чеширского кота. При ходьбе он раскачивался, как обожравшийся пингвин, и прихрамывал на левую ногу.
— Я встречаю мужа с работы на стремянке. Вся в краске, — ответила Динара, улыбаясь. Она чмокнула Эндрю в губы, стараясь больше нигде к нему не прикасаться, чтобы не испачкать.
— Если бы ты встречала меня в мясном рагу, я бы ни разу не отказался, — хмыкнул Эндрю, безразлично глядя на стены. Софи могла бы поклясться, что он не отличил их от старых. Хотя утром они были зелеными, а теперь серые. Но пока на них не было еды, никакого интереса они для него не представляли. — Пойдемте курить, дамы. Вам нужна передышка.
— Прораб разрешает? — хмыкнула Софи, спрыгивая со стремянки на пол, потому что это именно она была на ней, а не Динара.
— Прораб даже принес ментоловые, — он указал пальцем на Динару, — и вишневые, — ткнул Софи в плечо. — Мурку не видели?
— Нет.
За день Динара и Софи успели покрасить всю кухню. А главное достижение — не разбили ни одну тарелку, когда снимали их. Они делали перекур каждый час, а ничейная кошка так и не появилась. Даже когда Динара прошлась по всем этажам, спустилась в подвал, звала ее и обещала покормить.
— Ну что? Как на работе?
На этот раз Динара и Софи сидели рядом на ступеньках, а Эндрю тяжело опустился на сундук. Он был слишком огромным, чтобы делить это место с кем-то еще.
— Привезли сегодня мальчишку после обеда — всего в язвах и воспалениях на коже. Он, бедняга, орал, плакал. А мы хрен знает, чем помочь. Это и не ожоги не кожная инфекция — вообще ничего из того, что я знаю. Пиздец… Врачи со всех отделений сбежались и как бараны смотрят на него, блеют, а толку никакого. Хотели уже в интенсивную тащить и в медикаментозную кому ввести. Ему так больно было, он бы от шока умер у нас, — Эндрю затих, глядя на двери лифта, медленно делая затяжку одну за другой. — У меня в приемном отделении старикан работает уборщиком. Он тихо, молча подошел. В одной руке швабра, другую на лоб мальчику положил. Постоял так, мальчик затих.
— И что? Язвы прошли? — нетерпеливо спросила Софи. Внутри себя она всегда чувствовала потребность в чуде. В чем-то хорошем и светлом. Доказательство, что иные — не плохие, не враги.
— Нет. Мальчик умер.
В подъезде, где время измерялось табачным дымом и историями, тишина затянулась на две сигареты. Динара погладила Софи по спине, словно для той это что-то личное, словно ей нужна поддержка и забота.
Софи натянуто улыбнулась, мысленно напоминая себе, что прикосновения — это нормально, люди делают так, не обязательно дергаться от них, как от удара током.
— А уборщик?
— Пошел полы домывать, — вздохнул Эндрю. — Главврач потом позвал всех, кто это видел. А что мы видели-то? Ничего. Что в объяснительной написать? Он до него дотронулся, и мальчик умер от неизвестной ни одному врачу болезни? Как доказать взаимосвязь? Да и как проверить, что он правда его убил? Зачем? — Эндрю потер глаза, те стали красными, а уголки губ поползли вниз. Теперь его лицо ничем не напоминало то сияющее выражение с чеширским оскалом. — С этими иными все стало теперь таким сложным.
— А со стариком говорили?
— Он немой и у него Альцгеймер. Его спросили, а он даже не вспомнил.
— И что? Думаешь, это было совпадение?
Динара и Эндрю переглянулись. У них сделался такой вид, словно они подумали об одном и том же и без слов решали, стоит ли говорить об этом. Софи всегда явственно чувствовала, когда кто-то недоговаривает или врет, легко улавливала необычность поведения. А уж у людей, которых хорошо знала и любила — тем более.
— Ты же знаешь, мы с бабулечкой были очень близки. Она нам помогала, и когда Тина маленькая была, все время с ней оставалась, нянчилась, вещи ей вязала, — начал Эндрю, что называется, издалека. — У нее пропали все. Оба сына, внуки. На Третий день она осталась совсем одна, и тогда мы еще больше сроднились.