— Когда она умерла, для нас это был удар. И особенно для Тины, — продолжила Динара. — Она тогда тоже заболела, несколько дней в школу не ходила. Температура под сорок, бред.
— Я ее дома сам лечил, капельницы ставил, лекарства вводил. Взял на работе пару отгулов.
— Но мы все равно запаренные были. Почти не спали. По очереди сидели у ее кровати. На девятый день мне нужно было хоть как-то бабулечку помянуть, я несколько знакомых позвала, на кладбище съездила. Энди здесь был. Возвращаюсь — он в панике.
— Я вышел покурить, а дверь захлопнулась, — объяснил Слон с таким видом, будто признавался, что мучает котят. — Телефон дома, Динаре позвонить не могу, слесарям тоже. По подъезду пробежался — все на работах, как назло. По привычке кинулся к бабулечке. Стучал в дверь, говорил, что не могу в квартиру войти и нужно позвонить слесарю, что Тина там одна и болеет.
— Так я его и застала у двери к бабулечке, — подтвердила Динара и слегка поежилась, словно ей стало холодно. — Ломанулась к двери, а она открыта.
— И ты сейчас скажешь, что я идиот, что мне померещилось. Но я не идиот.
— В общем, как ни странно, но мы думаем, это бабулечка дверь открыла. Больше некому. Тина у себя в постели была. Она так болела, что не вставала даже, — принялась доказывать Динара. Хотя Софи и не спорила. Она жадно ловила каждое слово и готова была поверить чему угодно. Эта история ей нравилась. Добрый призрак, который помог! Прекрасно! То, что ей нужно! — Тина выздоровела на свой день рождения — через неделю после этого. И среди других подарков нашла варежки, которые ей бабулечка вязала.
— Вот только она их довязать не успела, — добавил Эндрю, с тоской поглядывая на пустую кошачью подушку.
Софи очень, очень старалась не показать, как сильно ее будоражит эта информация. Как ее волнует тема подарков с того света. Послания из любого другого мира, который не этот — без четверти населения.
Они вооружились двумя наборами ключей на всякий случай, предупредили Тину, чтобы открыла им, если будут звонить, и провели несколько экспериментов, в ходе которых выяснилось: если дверь захлопнулась, открыться сама она не может; если кажется, что дверь закрыта — она действительно закрыта; они трое никудышные взломщики; когда Тина остается дома одна и знает, что родители чем-то заняты, она ворует конфеты из ящика со сладким, стараясь догнать слоновьи пропорции отца.
Перед сном, расстелив на полу между диваном Эндрю и Динары и кроватью Тины два толстых одеяла и укрывшись третьим, Софи думала, сколько в ее жизни было таких «дверей». В детстве с ней что-нибудь случалось постоянно и, вопреки здравому смыслу, становясь старше, она не переставала верить в монстров, а училась лучше это прятать. Софи до сих пор боялась темноты. И не поворачивалась в ту сторону, где из-под кровати Тины на нее смотрела пугающая пустота.
Слон храпел немилосердно. И как она вчера не заметила? Наверное, так устала, что было все равно. Динара и Тина спали, тихо посапывая, а она никак не могла отвлечься от этого рева. Софи потянулась и пощекотала ногу Эндрю. Ступня скрылась под одеялом. Храп усилился, но через мгновение смолк.
— Вы перевели ребенка в интенсивную терапию? — вдруг громко спросил Эндрю.
— Да, доктор Эндер, — сонно ответила Динара, закинув ногу на его огромный живот. — Ему поставили капельницу, сейчас он спит.
— Правильно. Держите меня в курсе. Позвоните на домашний, если состояние ухудшится, — все так же четко распорядился Слон. — И, пожалуйста, оставьте с ним на ночь сиделку.
— Конечно, — пообещала Динара, и Софи заметила, как она легонько погладила Эндрю по шее и поцеловала в щеку.
Мгновение тишины прервал новый раскат храпа. Софи вздохнула и села. Сна не было. Она тихо вылезла со своего лежбища (хотя даже если бы ей вдруг взбрело в голову бить половником в кастрюлю, в этой семье бы не проснулись, а только, может быть, стали бы на автомате подпевать какой-то марш) и направилась в подъезд.
Софи не привезла с собой пижаму, так что спала в синем операционном костюме Слона. Он ей нравился, был огромным и не отдавал казенщиной, а наоборот, был включен в круг тех мелочей, которые превращали квартиру Динары и Эндрю в совершенно особенное место.
Софи любила вишневые сигареты, длинные и тонкие. И этой ночью она собиралась любить их изо всех сил. Бессонница, сигареты, пустой подъезд — добро пожаловать, мысли, от которых бегаешь весь день и пытаешься заглушить их котами. Софи взглянула на кошачье место. Пустое. Вздохнула.
Разблокировала телефон и открыла галерею.
Хуже всего после конца света было то, что пропавшие не исчезли полностью. От них остались фотографии — на них Софи улыбалась, а Алекс был рядом. Остались вещи — она носила оба обручальных кольца на цепочке на шее. Алекс снимал свое перед тем, как пойти в душ. Вода текла и текла, и текла. Пока Софи не заподозрила неладное и не пошла проверить.
Душ работал, стекло запотело, боксеры Алекса лежали на полу, а его зубная щетка — на дне ванной.
Алекса не было.
========== 02. Ничейная ==========
Софи сунула пальцы в пачку и поняла, что сигареты кончились. Вот те на! Куда подевалось время? Она даже не поняла, сколько просидела в подъезде на сундуке. За окном было совсем темно, но цифры на экране утверждали, что уже почти пять. Значит, Слон скоро проснется и будет собираться на работу. Значит, не будет храпеть, и Софи сможет поспать, когда он уйдет.
Или не сможет.
Она ощущала пустоту внутри и снаружи. Нулевое состояние. Софи не хотела спать, пить или есть, ей не было грустно — даже от мыслей об Алексе. Только ноющая спина и замерзшие стопы напоминали, что она еще жива. Нужно встать, размяться, пойти спать или хотя бы за новой порцией сигарет. Можно устроить маленькую месть и разбудить Эндрю до будильника.
Но Софи не сделала ничего. Тело будто не принадлежало ей, и она тупо гипнотизировала двери лифта, как накануне Эндрю, и слушала звенящую тишину подъезда.
Что чувствовал Алекс перед тем, как исчезнуть? Был ли он к этому готов? Знал ли заранее, что это случится? Ему было страшно или больно? Где он сейчас? Жив ли он вообще? А если да, вспоминает ли о ней? Неизвестность раздражала.
Все, кто знал об утрате Софи, сочувствовали ей, объясняли странное поведение скорбью и тоской. Ей говорили всякие банальные глупости, просили держаться, утешали, что в один прекрасный день все станет хорошо, обещали, что время вылечит ее рану. Софи это ненавидела. Были темы, в которых слова излишни, и она никогда не понимала, зачем всем так нужно открывать рот там, где лучше держать его закрытым и не лезть со своей жалостью и ободряющими похлопываниями по плечу.
На самом деле, ей не так сильно хотелось вернуть Алекса, как понять, что же, черт возьми, с ним случилось?
Из оцепенения ее вывел звук бьющегося стекла. Софи вздрогнула от неожиданности и повернулась на шум. В сторону двери бабулечки. По телу пробежал холодок, а за ним и мурашки. Что за черт? Квартира пустовала уже сорок дней, что там могло разбиться и почему?
Если что-то и могло заставить Софи двигаться, так это интерес. Она поднялась с сундука и подошла ближе к двери. Крадучись, едва дыша, словно боясь спугнуть кого-то. Или что-то. Припала ухом к щели между дверью и косяком, прислушалась.
Внутри что-то было! Она точно слышала звуки, которым не положено быть в пустой квартире. Но что это, она не знала. Сердце забилось чаще, а ухо заболело — так сильно она вжималась, стремясь уловить еще хоть шорох.