Он перезванивает и набрасывается, как голодный зверь на подкинутый ему кусок вожделенного мяса. Его голос — грубый, резкий, кромсающий меня на части — громогласно гремит в моё нежное ухо:
— КТО ВЫ? Вы мне написали… про какой-то кофе… Какой ещё кофе? КТО ВЫ?
И тут я начинаю… хохотать…
— Да, Я написала… ЭТО ЖЕ ВЫ предложили мне выпить с вами кофе… А не я… Я вас за язык не тянула…
Он судорожно перебирает в своей памяти всех, кому он обещал кофе… Он злится и звереет ещё сильнее, и ещё громче, почти оглушая меня, рявкает:
— Я занят. И уже загородом. Сегодня не получится. Возможно, завтра. В обед. Я позвоню.
9-мая я звоню ему в обед сама. Он не отвечает. И тогда, чтобы окончательно довести его до бешенства, зная, что он ненавидит и готов убить тех, кто пишет ему смс-ки, и в первую очередь, естественно, Алису, я пишу ему так, чтобы он подскочил, как ошпаренный, от моей наглости, и наконец-то запомнил меня раз и навсегда, и уже больше никогда не спрашивал:
«КТО ВЫ?»
Я поздравляю Воланда с Днём Победы и безумно красиво посылаю далеко-далеко от себя, стирая его номер из памяти своего телефона…
Глава 10
На ночь я стараюсь как можно дольше читать, чтобы сразу проваливаться в сон и не слышать того, что творится в квартире. Сейчас я читаю Блока. Я знаю, он чувствовал то же, что и я сейчас, и, кажется, некоторые стихи написал именно мне.
Из комнаты напротив раздаётся мерное похрапывание бабушки с дедушкой. Я выключаю свет. И пытаюсь заснуть. Но кто-то начинает ходить в большой комнате. Я слышу, как шаги медленно приближаются к моей двери и замирают перед ней. Там, слева, сваленные друг на друга, лежат полиэтиленовые пакеты с маминой одеждой, которую выбросят после 40 дней. Я слышу шорохи — кто-то копается в них, будто что-то ищет. Долго-долго.
Что ты там ищешь, мама?
Один из пакетов звучно падает на пол. Я слышу, как из него вываливается нечто металлическое, ударяясь о паркетный пол. Шорох прекращается. Скрипят половицы.
Она подходит к моей двери.
Мама, пожалуйста, не надо…
Не заходи… Мне страшно…
Сегодня бабушка воткнула иголку в дверной проём. Она сказала, что это защитит меня от призраков, они не смогут больше войти в мою комнату.
Но дверь за спиной — теперь я сплю ногами к окну, а не к двери, на маминой кровати — открывается. Я отчётливо слышу характерный звук — на двери сверху установили магнитную защёлку, и теперь, чтобы открыть её, нужно приложить некое усилие, которое, как сказала бабушка, призракам не под силу.
Мама подходит ко мне. Я лежу лицом к стене с закрытыми глазами и чувствую внезапный леденящий поток холодного воздуха.
Мама, мне страшно… Пожалуйста, не пугай меня!!!
Она проходит к окну, где расположен письменный стол. На нём лежит тетрадка с моими стихами. Она садится за стол. Тетрадь начинает медленно шелестеть, будто её перелистывают.
Мама… Прости… Я очень хочу, чтобы ты была со мной рядом. Но мне очень страшно…
Я заставляю себя пересилить свой страх, повернуться на спину и… открыть глаза. Я привыкаю к темноте и вглядываюсь в то, что там, у окна, за письменным столом, и вижу… призрачную руку, которая держит мою тетрадь со стихами.
Я зажмуриваюсь от страха. Моё сердце бешено колотится.
Прости, мама… Я не могу победить свой страх — посмотреть правде в глаза…
Через некоторое время я заставляю себя повернуться лицом к стене и засыпаю.
Я стою у Египетской пирамиды в пустыне. Я никогда не была здесь раньше. И совсем не интересовалась Египтом. Передо мной — вход внутрь. Огромная каменная плита. Рядом — зеркало. Я смотрю в него и вижу за своей спиной маму. Я оборачиваюсь, но её нет. В зеркале — она по-прежнему присутствует.
— Мама! — восклицаю я.
— Ты должна зайти внутрь…
— Мне страшно… Там — мир мёртвых.
— Но если ты не победишь в себе страх, ты не сможешь остаться в мире живых…
Я зажмуриваюсь и делаю шаг. Навстречу своему страху.
Я оказываюсь в многоэтажном призрачном здании. На одном из нижних этажей. Вокруг меня бродят серо-восковые призраки. Они не замечают меня. Они мертвы. Я это знаю. Они не спят.