— И что теперь с ним делать? ― на что я тут же услужливо подсказал:
— Отпустите, а? Всё равно же ничего не видел, проснусь ― даже не вспомню, что было. Ну, пожалуйста… ― господи, слышали бы меня сейчас пацаны…
Невидимка хмыкнул:
— Отпустить, говоришь? Конечно, конечно, ― и в его голосе появился неприятный холод, ― но проучить тебя придётся, уж извини, ― было очевидно, что он просто издевался. ― Не надо было в чужой сон влезать. Так что, сейчас проснёшься и снова будешь дома. Только особенно не радуйся ― там тебя никто не вспомнит, будто и не было никогда глупого мальчишки. Никто не вспомнит, ― повторил он, и его последние слова прозвучали иронично и грустно, словно он сам пережил подобное.
Я даже не успел переварить сказанное, как оказался дома, только не в своей кровати, а на диване в гостиной. Отдышавшись и убедившись, что нахожусь в безопасности, а руки целы и здоровы, облегчённо простонал:
— Ну и приснится же такая дрянь…
За окном было хмурое зимнее утро, на часах ― уже десять, в школу, конечно, опоздал, но меня это не расстроило. Я вообще не заморачивался вопросом: пойти сегодня или нет? Надо же было успокоиться после такого кошмара, хотя с ребятами договорился сходить на каток, но это же после занятий.
Дома никого не было: родители ― на работе, а бабушка с сестрой гуляли. При мысли о младшей сестре губы невольно растянулись в улыбке: кто бы мог подумать, а ведь пять лет назад, когда мама привезла Лену из роддома, из-за ревности закатил такой скандал, стыдно вспоминать. Я игнорировал её очень долго, но лишь до того момента, когда мне дали подержать сестру на руках. Сентиментально, но факт ― именно тогда я принял Лену.
Слабенькая сестрёнка часто болела и плохо росла. Худая, с большими грустными глазами, она никогда не хныкала и не капризничала, даже когда ей делали уколы. Просто держала меня за руку и тихо просила:
— Не уходи, Ни́ка!
Она почему-то звала меня Ника, а не Коля, как мама, или Ник, как остальные. Мне это нравилось.
А ещё она не выговаривала букву «р», бабушка водила её к логопеду, но пока это не помогало. Я часто брал сестрёнку на руки, кружа по комнате, а она звонко смеялась:
— Ещё, Ника, ещё!
И хоть мне запрещали так делать, мы с сестрой никого не слушали ― это был наш секрет.
Последнее время я часто взрывался по пустякам, орал на всех, даже на бабушку, но на Лену ― никогда. Родители вздыхали:
— Ему уже пятнадцать, и когда, наконец, закончится этот ужасный переходный возраст?
О боже, можно подумать, сами такими не были…
Я просто хлопал дверью и уходил к себе, надев наушники, лишь бы не слушать их вопли. Лена тихо скреблась в дверь, чтобы молча сидеть на диване, играя с тряпичным зайцем или рассматривая картинки. Но мне всегда становилось легче на душе, потому что я был не один.
Вот почему в тот момент прежде всего подумал о младшей сестрёнке. До окончания занятий в школе ещё было время, сидеть дома не хотелось, и, взяв чехол с коньками, я пошёл на улицу ― решил немного побродить. Думал, может, увижу, как Лена играет на детской площадке, и успокоюсь, а то на душе было так муторно, словно это дурацкое:
— Никто тебя не вспомнит, ― и в самом деле могло сбыться.
Но в сквере у дома ни бабушки, ни Лены не оказалось, и я без цели слонялся по улицам, из головы не выходил ужасный сон. И тут около магазина увидел маму: она приближалась с нагруженной продуктами сумкой и при этом умудрялась говорить по мобильному. У меня защемило сердце в предчувствии неприятных вопросов о школе. Мама подошла почти вплотную, едва не задев, но… даже не посмотрела на «прогульщика», переложив мобильный в другую руку, и всё.
Что за дела? Так увлеклась болтовнёй, что не заметила сына? Я повернулся, крикнув ей вслед:
— Мам!
Она обернулась, скользнув по мне взглядом, пожала плечами и ушла. Как же так, неужели тот тип из сна оказался прав, и даже мама не узнала? Бред какой-то…
Беспомощно прислонился к стене магазина, пытаясь прийти в себя. Чехол с коньками медленно сполз с плеча и упал на ногу, сильно ударив по пальцам. Я даже не вскрикнул, сейчас мне было куда больнее. Сердце бешено колотилось, спина снова взмокла. Закинув чехол на плечо, почти побежал в сторону строительной площадки ― там работал папа, в это время обычно обедавший с ребятами из бригады в кафешке неподалёку.
Я застал их выходящими из дверей кафе, смеющимися над каким-то бородатым анекдотом. Папа хохотал вместе со всеми ― он прошёл в шаге от меня, так близко, что при желании я мог бы до него дотронуться. А его приятель, дядя Петя, чуть не налетев на меня, пробасил, извиняясь: