Вот так. И никаких тебе: «Привет, Николка! Как там в школе, не выгнали ещё?»
Развернулся и медленно побрёл назад. Не к дому, к школе. Оставались ещё мои друзья и одноклассники, если и они меня не узнают, то… что? И так уже было понятно, что не узнают, но я всё ещё на что-то надеялся.
У ворот школы ждал недолго. Женька и Санёк выскочили одними из первых, ничто не могло удержать их в ненавистных стенах дольше, чем положено. Прямо как меня. Они остановились неподалёку, и я обрадовался: «Меня ждут, вон и коньки взяли. Хотя почему сегодня ни разу не связались со мной?»
Я шагнул навстречу друзьям.
― Привет, пацаны, долго ждёте?
― А что? Ты вообще, кто? Эй, Жень, этого чудилу знаешь?
Немногословный Женька только отрицательно помотал головой. Я вообще сомневался, слышал ли он хоть что-нибудь из сказанного нами, наушники мой друг снимал только на уроке. Санёк окинул меня недобрым взглядом. С его бешеным характером ничего хорошего это не сулило. Поэтому я просто отступил: ввязываться в драку со своими же друзьями ― та ещё глупость.
Закусив губу, поплёлся к дому. Совру, если скажу, что мне легко удалось сохранить невозмутимость и не разреветься как девчонка прямо при своих бывших друзьях. Такие вот дела…
И вот теперь я стоял перед своим домом, перебирая заледеневшими пальцами ключи, не зная, что мне со всем этим кошмаром делать.
Не помню, как долго я завис в отчаянии, прислонившись спиной к заснеженному дереву, и думал: «Скоро Новый год, потом ― каникулы. Для всех, кроме меня, потому что теперь у меня, похоже, всё время будут каникулы. Интересно, что мама положит под ёлку в этом году, может, планшет? Я так давно его просил. Вот дурак, планшет он захотел. Зачем дарить незнакомцу планшет, а? И салатиков на праздник не поем, и торт слопают без меня. Тьфу, о чём я только думаю. Лучше б сообразил, где сегодня ночевать буду. Зима, на скамейке в парке ― не прокатит, хотя можно в подъезде, там тепло, ключ — то у меня с собой. А есть что буду?»
И тут послышался знакомый звонкий голосок. Бабушка с Леной возвращались домой. «И почему так поздно? Опять, наверное, в поликлинику ходили. Сестра, наверняка проголодалась, а ей нельзя, она же слабенькая совсем». Только при мысли о сестрёнке я не смог больше сдерживаться и, что скрывать, пустил слезу и даже не одну. Спрятался за толстый ствол дерева, чтобы она меня не увидела. Было бы совсем невыносимо убедиться, что и сестра меня не узнаёт…
Лена держала бабушку за руку и подскакивала на ходу, что-то рассказывая и смешно жестикулируя одной рукой. Вдруг сестрёнка остановилась, отпустила бабушкину руку, и, развернувшись, быстро пошла прямо по глубокому снегу в мою сторону. Бабушка всплеснула руками и позвала её: «Леночка, что случилось? А ну-ка, быстро иди ко мне! Да стой же ты, окаянная, кому говорю, вернись!»
Но Лена, казалось, её и не слышала. Она вязла в снегу, радостно улыбаясь, и махала рукой. Я оглянулся, никого рядом не было, как она могла меня за деревом разглядеть? Ерунда какая! Мои сомнения развеялись, как только я услышал её голосок.
― Ника, Ника! Выходи, я тебя нашла!
Обалдевший от радости, ведь она меня узнала, вышел из-за дерева. Коньки тяжело шлёпнулись вниз, снова отбив мне пальцы. Лена с радостным воплем бросилась ко мне, и я подхватил её на руки.
― Ника, Ника, давай к-р-р-р-ужиться! Давай! Слушай, как у меня получается ― к-р-р-р-ужиться!
Я смеялся и плакал одновременно, кружа её, пока один маленький сапожок не отлетел в сугроб. В этот момент совершенно отчётливо услышал звук бьющегося стекла ― разлеталась вдребезги тёмная стена, делавшая меня невидимым для родных и близких людей. Это сделала она, Лена…
Бабушка остановила наше безумное кружение, стуча маленькими кулачками по моей широкой спине.
― Остановись, дурак окаянный, Николай, кому говорю, остановись! Смотри, девчонка уже побелела вся, а ты всё её кружишь, дурачина. Да постой спокойно. А ты, Елена Прекрасная, перестань ногами дрыгать, а то сапог никак одеть не могу. Ох, внуки, это такое мученье, свалились вы на мою голову! ― беззлобно ворчала она, глядя с умилением, как я нёс сестру к дому на руках, а та, крепко обняв меня за шею, шептала прямо в ухо: «Ника! Ты не бойся, я никому-никому не дам тебя обидеть. И тому злому дядьке ― тем более!»