— Этот новый, — сказала она вдруг.
— Что? — Роше с трудом прочистил горло, откашливаясь.
— Шрам, на подбородке. Не я его тебе оставила.
— У меня предостаточно врагов и кроме «белок», Иорвет.
— Но только «белки» действуют в открытую, не боясь твоей темерской полосатой своры. Не знай я тебя, dh’oine, посчитала бы трусом. Мы почти никогда не сражались один на один.
— И в этом тоже я виноват?
Она не ответила, приблизившись к нему — опасная даже сейчас, будучи безоружной. Носком лёгкой скоя’таэльской обуви Иорвет ловко раздвинула его ноги, устраиваясь между ними, и Роше внезапно осознал, что не хочет ей мешать. Ему казалось теперь, что каждое его действие могло порушить этот хрупкий, обманчиво реальный сон — он мог лишь смотреть, как она ослабляет ремни, развязывает небесно-голубой кушак с красной каймой, откидывает его небрежно в сторону… Спросить ли её? А вдруг и тогда всё закончится? Он молчал. Свет горящей жаровни выхватил из темноты оголившиеся щиколотки. Длинные крепкие ноги, чуть смугловатые. Витая лоза с листиками добралась и сюда — оплела левую, до самой ступни, словно ствол деревца.
«Это сон. Мой сон. И её тоже».
Тяжелый темно-зелёный балахон с шорохом упал рядом. Иорвет опустилась на его бёдра, заслоняя спиной оставшийся тусклый свет. Теперь он обрамлял её, от макушки, ниже, к широким плечам, которые, впрочем, нисколько не портили её. Она потянулась неторопливо к красной повязке, расправляясь с узлом. Эльфка посмотрела на Роше и усмехнулась, обнажив ровные зубы без клыков.
— Боишься, dh’oine?
Она укусила его в подбородок, в тот самый шрам, оставленный не ею — не то из ревности, не то из обыкновенного желания оставить поверх чужого следа свой собственный. Её волосы были темными, короткими, грубо остриженными. Прикасаясь к таким, не чувствуешь, что должен нежничать и уж тем более проявлять осторожность. Такие, как Иорвет, вообще терпеть её не могут. Не ощущают себя нужными и желанными, пока их трогают с трепетом, как фарфоровых кукол. Нет, таким их не заинтересовать. Роше потянул её к себе, властно, не собираясь передавать ей инициативу так просто, однако она сама поддалась ему, двинувшись навстречу — они столкнулись носами и её терпкий запах окутал его сразу же, заставляя ослабить хватку. Он зарылся пальцами в жестковатые, блестящие словно смола в слабом свете пряди, почувствовал, как она легла на него, вжавшись грудью.
«Эльфка. Теплая и тонкая, как породистая кобылица. Жестокая. Бесстыжая. И даже немного ненастоящая».
Её тело, изрезанное неровными линиями шрамов, вжалось в него крепче — словно бы ей нравилось ощущать трущуюся об кожу ткань дублета. И это ощущение, это движение вперёд-назад — оно тоже было будто бы ненастоящим, хотя он мог прикоснуться к ней и насладиться её теплом. Её жаром, сильнее которого ничего не было. Роше крепко стиснул пальцами её ягодицы, на что получил тихое недовольное фырканье. Впрочем, он знал, что все делал правильно.
Их общий сон. Может быть, их общая грёза, которая не сбудется. Их желания, запрятанные глубоко внутри, но набирающие силу — как ни старайся, как ни отрицай, а они будут жить внутри тебя, так же, как Иорвет жила в его снах, прокрадываясь в шатёр.
Она приподнялась вдруг, легко, расправив плечи — и придвинулась бедрами чуть выше, к груди. Ему не нужны были лишние объяснения. Иорвет скользнула дальше, с присущей ей ловкостью, упираясь руками по обе стороны от его головы и слегка выгнувшись. Роше прищурил темные глаза, обхватывая шершавыми, мозолистыми ладонями её талию, и дернул ближе к себе — уткнулся губами, собирая кончиком языка влагу со складок, прижался ртом, ощутив её дрожь. Ему не нравилось медлить, а ей нравилось играть, бесконечное множество раз задавая одни и те же вопросы, подстрекая его на ответы. А сможешь ли? Сделаешь ли? Хватит ли у тебя смелости?
Но это всего лишь сон — а значит, он мог не думать ни о чем, а отвечал ей делами. Роше скользнул языком по чувствительной, тонкой коже — изучающе, неторопливо, не давая эльфке задать темп. Он удерживал её крепко и невольно хотел засмеяться. Даже сейчас они будто бы продолжали враждовать, бороться. И ему это нравилось. Нравилось, что она ругалась на Старшей Речи, стоило ему скользнуть языком дальше. Нравились её попытки удержать дрожь в бёдрах, когда её руки стиснули ему плечи и царапнули до красных полос по коже. Иорвет никогда бы ему не уступила — нет, только не она, его враг и сладкий морок, которому он поддавался раз за разом. И может быть, ей снилось сейчас то же самое — то, как он ласкал её ртом и губами. То, как вместе с грудой одежды, вместе с колчаном и любимым зефаром она сбросила с себя личину командира, став такой же женщиной, как и тысячи других. А он стал простым мужчиной. Совсем ненадолго, однако можно было позволить себе эту слабость. Уже потом, когда Роше придёт в себя, всё станет по-прежнему. Во снах же можно было всё — и этим они так хороши, так сладки. Как театр, где ненадолго примеряешь другую роль, сохраняя маленькую частицу себя настоящего.
Иорвет сдвинула рукой его шаперон, обнажая короткий «ёжик» волос, вцепилась в него с неприкрытой жестокостью — до того, что он зарычал на неё, оцарапывая нежную кожу щетиной. Она дрогнула, прикусив губу и запрокинув голову, схватилась за него, точно, если бы вздумала упасть, непременно утянула бы его за собой. И тогда ему на секунду даже захотелось назвать её своей женщиной, но он не сделал этого. Никогда не сделает.
Простая эльфка, с не самым прекрасным лицом и не самым мелодичным именем. Простой мужчина, который никогда не будет ей кем-то большим, чем врагом. Всего несколько секунд — и они снова стали самими собой. И, кажется, для них обоих это был наилучший выход — оставаться там, где они были сейчас, с прежними намерениями. Роше — у каэдвенского лагеря. Иорвет — в стенах Вергена, ждущего атаки. А сон так и останется сном, с той лишь разницей, что они оба видели его. Только никогда об этом не узнают.