Я выхватил осколок зеркала из рук Степана, неровными линиями изобразил прямоугольную дверь с круглой ручкой и три кривых ступеньки. Как заставить чёрную тень переместиться обратно в зеркало? Старуха перестала размахивать руками и уверенным шагом двинулась в нашу сторону. Недолго думая, я бросил стекло под ноги Пиковой Дамы, стараясь не разбить его. Осколок натужно звякнул, но остался цел. Женщина не стала менять траекторию своего движения и наступила на осколок. Тут же дом замер, издав нечто похожее на вздох облегчения, а пластилиновая старуха пропала. Обрадоваться мы не успели. Осколок заходил ходуном на полу, а Пиковая Дама вновь появилась в зеркале, выйдя из нарисованной мною двери.
– Стирай! – истошно завопил я.
Степан едва не упал, запутавшись в своих собственных ногах, но всё же успел подбежать к осколку и стереть лестницу с дверью. Вместе с последней частичкой красной помады исчезло и напряжение в доме Гаврилы. Вот теперь Пиковая Дама точно вернулась обратно в своё заточение. У меня в голове ненароком всплыл ещё один обряд, на котором присутствовал один мой знакомый из города. Напросился тогда со мной в деревню. Я и брать не хотел… Чтобы отвадить его от совместных поездок сюда, первым делом было решено показать ему обряд вызова Пиковой Дамы. Вспомнилось, как он громко верещал от испуга: «Пиковая Дама, уйди!». Может быть, и сейчас надо было сказать такие слова? Или вся эта ситуация – наказание мне за ту издёвку над другом? Остаётся только гадать…
– Готово, – Степан закончил собирать осколки в простынь, взятую с одной из кроватей, и завязал её на узел.
– Что с этим делать будешь?
– У Гаврилы святая вода всегда была. Надо найти бутылку.
На полу ничего не было. Даже на том месте, где стоял стол, который мы пододвигали к двери. Единственные места, которые мы ещё не обыскали, это кровати. Я поднял обе подушки и под одной из них обнаружил пластмассовую бутылочку с неподписанной этикеткой. Степан буквально вырвал её из моих рук, быстро открыл крышку и вылил половину содержимого на завернутую простыню. Я ожидал, что осколки зашипят под действием святой воды или, хуже того, начнут вырываться из завязанной ткани, однако никаких эффектов от проделанного Степаном действия не последовало. Удовлетворенно кивнув головой, мой друг подошёл к тому месту, где раньше стоял стол, отодвинул ближе к стене керосиновую лампу, чудом не разбившуюся во всей этой кутерьме, и электрическую плитку, нащупал углубление в полу и откинул деревянную дверь, ведущую в подпол. Я поспешил подойти к Степану: мало ли будет что-то интересное в открывшемся пространстве. Первым передо мной из темноты вынырнул самодельный деревянный ящик, стоявший на подпорках и предназначавшийся для хранения картошки в холодную зимнюю погоду. Мой друг спрыгнул вниз и принялся осматривать дальний угол. Я последовал за ним, только мне хотелось обследовать ящик. Вывалив его содержимое и не обнаружив ничего постороннего, я разочарованно цокнул. Степан отыскал маленькую лопатку, вырыл небольшую ямку и поместил туда простынь с осколками. Постояв несколько секунд в одной позе и шёпотом прочитав слова молитвы, Степан торопливо забросал ямку землей, воткнул лопату рядом и выбрался из подпола. Я задержался на мгновение, изучая стены и потолок, но в итоге ни с чем вернулся в хату, закрыв за собой деревянную дверь.
– Думаешь, мы окончательно избавились от старухи Анны и её семейки? – спросил Степан, отряхивая колени и руки.
– Сам раздумываю над этим вопросом, – я подошёл к выбитому окну и выглянул на улицу.
Луна висела на одном и том же месте. Да и в целом, казалось, что время будто застыло на одной отметке, не двигаясь вперёд. Мы должны постоянно находиться в темноте? Снаружи всё пребывало в спокойствии и безмятежности. Прежде чем продолжить свой ответ Степану, я подошёл к двери, выдохнул и открыл её нараспашку. На крыльце никого и ничего не было: ни пепла от сгоревших кукол, ни следов животных или людей.
– Мне как-то не верится, хотя и очень хочется. Просто если бы мы избавились от них, то подарок, вероятнее всего, разрушился бы. И мы вместе с бабой Юлей вернулись бы обратно в дом? – последняя фраза Степана была вопросительной, намекая на то, что здорово было бы услышать и моё мнение.