И все-таки усталость — это не миф. Прежде всего устает скелетная мускулатура. Мышечное утомление заставляет нас принять горизонтальное положение, расслабить мышцы. Расслабление гасит мощный поток импульсов, посылаемых в центральную нервную систему сокращенными мышечными волокнами, и это способствует снижению уровня бодрствования. Почему же тогда нельзя ограничиться лежанием, а надо непременно спать? Потому что, как бы мы ни старались расслабиться, многие мышцы все равно будут скованы некоторым напряжением. Наше сознание должно совсем «отвернуться» от мышц, предоставить их самим себе. Кроме физической усталости, существует еще умственная и эмоциональная усталость — не истощение нервных клеток, а истощение умственных и душевных сил, настойчиво требующих восстановления.
Когда мозгу требуется разгрузка
В середине XX века под влиянием идей кибернетики начали вырисовываться контуры информационной теории сна, или, вернее, информационной гипотезы. Согласно одной из первоначальных ее модификаций, к вечеру мозгу становится все труднее и труднее усваивать информацию, которая накапливается за день, он устает от перегрузки и начинает испытывать необходимость в очищении кратковременной памяти от лишнего груза. А надо сказать, что если долговременная память у человека границ не имеет — по крайней мере они не обнаружены, — то объем кратковременной памяти, как это доказано психологическими экспериментами, весьма невелик. Кое-что требуется выбросить за борт, а кое-что перевести в долговременную память. Заняться оценкой информации и ее перекодированием во время бодрствования некогда: сигналы поступают непрерывно и отовсюду, одно накладывается на другое. Перекодирование — вещь непростая. Все это требует сосредоточения, углубления в себя: надо отключиться от внешнего мира (а именно это и составляет сущность сна) и перейти на особый режим. Просыпаемся мы тогда, когда переработка информации закончена: спать больше незачем.
Не дает ли эта гипотеза и ключ к разгадке назначения сна? Ведь она не только указывает на стимул, побуждающий мозг перейти на режим сна, но и объясняет, зачем мы спим. Но оставим этот вопрос пока без ответа, ибо мы еще ни словом не коснулись сновидений. Для чего мы их видим и что они собой представляют — вот что мы должны обсудить сначала.
Теория Пенелопы
У племени чероки существует обычай, пишет Леви-Брюль в своей книге «Первобытное мышление», по которому человек, видевший во сне, что он был укушен змеей, должен быть подвергнут тому же лечению, которое применяется при настоящем укусе змеи.
В прошлом веке один путешественник, вернувшийся из Африки, рассказывал, как однажды к нему пришел туземец, живший за добрую сотню километров, и заявил:
— Ты должен мне заплатить пеню.
— За что?
— Мне снилось, что ты убил моего раба.
Первобытный человек не смешивал сновидение с действительностью, он различал сон и явь, но для него это различие не имело никакого значения. Для него и сон, и явь одинаково были полны мистического, сверхъестественного содержания. Если дикарь видел себя во сне далеко от того места, где он в тот момент находился, он знал, что это странствует его душа, покинувшая тело. Он был убежден, что во сне его посещают духи предков и указывают ему, что он должен делать.
Весьма возможно, что у человека сон первоначально был, как и у многих животных, многофазным и не достигал нынешней глубины и устойчивости. Первобытному человеку, жившему среди опасностей, нельзя было спать беспробудно, и связь с окружающим миром во время сна была у него теснее, чем в наши дни. Сновидения исполняли сторожевую роль. Раздражения, воспринимавшиеся органами чувств, порождали образы грозящих опасностей, и человек просыпался в состоянии физиологической готовности к обороне или бегству. Возможно также, что сновидения первобытного человека не были так сумбурны, как у нас; они могли более или менее адекватно воспроизводить повседневную жизнь.
Сновидения — источник высшего знания?
Развитию способности к содержательным сновидениям содействовала та вера в их первостепенное значение, которая, по свидетельству всех этнографов, свойственна мышлению отсталых племен. Сновидение было для человека источником высшего знания и основой для предсказания важнейших событий. Под влиянием такой веры он желал сновидений и безотчетно внушал их себе. Среди племен культивировались приемы искусственного вызывания сновидений. У североамериканских индейцев, например, выработалась целая техника, которая должна была обеспечить полноценность и правдивость сновидений. Юноша, пытавшийся увидеть во сне животное, которое станет его личным тотемом, должен был пройти через систему ограничений вроде поста, полового воздержания, уединения и подвергнуть себя различным испытаниям. Один путешественник наблюдал в Южной Бразилии, как вождь племени, собиравшегося наутро вступить в бой с другим племенем, обошел всех своих людей и сказал им, что в эту ночь каждый должен постараться увидеть хороший сон, иначе им не видать победы.
В наши дни, как сообщает американский журнал «Сайколоджи тудэй», эту традицию с успехом развивает психолог из Калифорнийского университета Патриция Гарфильд.
… В один из вечеров я сказала себе: сегодня ночью я полечу, — рассказывает она. — И что же? Ничего! В ту ночь мне вообще ничего не снилось. По-видимому, для проявления результатов внушения требуется более или менее долгий инкубационный период. И вот в следующую ночь сон приснился. Я поднялась над землей невысоко, но летела с огромной скоростью. Это было чудесно!
Гарфильд считает, что широкое распространение ее методов самовнушения помогло бы многим получать каждую ночь заряд хорошего настроения. Сейчас она обучает этому искусству студентов.
О древнем искусстве толкования сновидений
В древних государствах толкование снов было профессией, и весьма почетной. Толкователи процветали в Вавилоне, Ассирии, Египте, Греции и Риме.
В песни первой «Илиады» Ахиллес предлагает Агамемнону через толкователя снов узнать, чем раздражен Аполлон, пославший мор на лагерь ахеян, а песнь вторая начинается рассказом о том, как Зевс, чтобы отомстить за обиду, нанесенную Ахиллесу, посылает Агамемнону обманный сон, предвещающий ему одному победу над Троей.
В песни девятнадцатой «Одиссеи» Пенелопа излагает возвратившемуся Одиссею, еще не узнанному ею, целую теорию толкования снов. Она рассказывает ему свой сон и просит объяснить его. Пенелопе приснилось, будто двадцать гусей в ее доме выбирают изводы пшеницу и при взгляде на них она веселится духом. Вдруг с горы прилетает огромный орел и убивает всех гусей одного за другим. Гуси валяются по двору, орел улетает, Пенелопа рыдает и громко кричит, к ней сбегаются ахеянки и скорбят вместе с ней. Вдруг снова является орел, садится на выступ кровельной балки и говорит человечьим голосом, чтобы она не падала духом, ибо это не сон, а прекрасная явь. «Гуси — твои женихи, а я был орел, но теперь уж я не орел, а супруг твой! Домой наконец я вернулся и женихам обнаглевшим готовлю позорную гибель». Одиссей отвечает ей, что сон ее ясен и не нуждается в толковании: ведь муж самолично ей сообщил, что должно случиться.
Мудрая так Пенелопа на это ему отвечала: «Странник, бывают, однако, и темные сны, из которых смысла нельзя нам извлечь. И не всякий сбывается сон наш.