-- Я не рассмотрел лица... только шляпу заметил, когда экипаж уже проехал...
Анна села на скамью, подобрав платье. Я Стоял перед ней, стараясь проникнуть под улыбку ее губ и в звуки ее слов, которыми она прикрывала себя... "А может быть, это не притворство, не ложь, а ее настоящее отношение ко мне -- холодное, равнодушное, банальное отношение неинтересного знакомства"?..
Анна спокойно спросила:
-- Ну, как вы жили эту зиму? Что теперь делаете?..
Это были вопросы простой вежливости, и я не знал, что отвечать на них. Разве можно рассказать о восьми месяцах жизни, стоя в какой-то беседке и имея для этого не больше пяти минут?..
Я ответил уклончиво, коротко:
-- Ничего не делал... скучал... Был болен...
Я заметил, как она вздрогнула. Краска отхлынула с ее лица, и она грудью подалась ко мне.
-- Вы были больны?.. Долго?.. Чем?.. -- тревожно спрашивала она, не отрывая от меня своих испуганных глаз, и голос ее звучал неподдельной искренностью участия.
-- Пустое... проболел с месяц и, как видите, опять здоров... -- и я подумал: "Отчего я тогда не умер!" -- А вы? -- спросил я наклоняясь, к ней. -- Как вы жили это время?..
Она опустила вуаль до подбородка и снимая для чего-то лайковую перчатку с руки, тихо проговорила:
-- Скучно... читала, играла... -- она сдвинула брови, как будто стараясь припомнить, что же еще было за это время в ее жизни и внезапно покраснев, смущенно потупила глаза. -- Я... думала о вас... вспомнила... -- прибавила она еще тише и вскинула на меня заблестевшие влагой глаза...
-- Вы думали обо мне? Вспомнили?.. Я тоже всю зиму думал о вас, и никогда мне не приходило в голову, что вы... Нет, что я говорю!.. Ведь, я не знаю, как и почему вы думали обо мне! Это могли быть какие-нибудь пустяки, и наверное, это были пустяки, заставившие вас вспомнить и подумать обо мне...
-- Нет, нет, это не были пустяки, уверяю вас, -- говорила Анна, снова поднимая вуаль, улыбаясь всем лицом, радостно сияя мокрыми глазами,
И мне казалось, что вокруг нас так светло не от солнца и неба, а от того, что она подняла вуаль, от ее милой, смущенной улыбки и влажного блеска глаз... Стена лжи незаметно упала, и мы, как дети, говорили одну чистую правду... У меня кружилась голова, и я едва стоял на ногах... За колоннами шумели деревья, свистели какие-то птицы и раздавались чьи-то отдаленные, звонко-весенние голоса. Зеленые, прозрачные тени бежали по колоннам, и мне снова казалось, что беседка колышется, поднимается среди деревьев и несется вместе с ними в бездонную высоту синего неба... Анна еще что-то говорила, и я не слыхал, что говорила она, только видел движение ее маленьких, лиловатых губ, к которым меня неодолимо тянуло...
-- Я никогда не думал, что вы будете так добры ко мне!.. У меня, право, мутится рассудок!.. Я провел эту ночь скверно, но здесь, в этой роще, веянье радости коснулось меня... Чудесный, восхитительный день!.. И потом я пришел в эту беседку и увидел на столе, посмотрите, вот здесь, дважды вырезано, я не смею прочитать вслух...
Она наклонилась к моей руке, которой я показывал надпись, и прочитала слова; "Моя Анна". Ее лицо порозовело, и она уже не поднимала на меня глаз. И я чувствовал на своей руке ее горячее дыхание.
-- Я читал эти слова и думал о том, что их вырезал кто-то во имя Бога, жизни и любви. И когда я это думал -- я почувствовал, что на меня кто-то смотрит... Это были вы... Как это странно и чудесно!.. Вы пришли и встали здесь между колонн, и я знаю, вы колебались -- не уйти ли вам, пока я не увидел вас... И я испугался, что вы уйдете и поспешил встать... Но вы были так холодны, и я подумал, что эти слова, вырезанные здесь на столе, мне никогда нельзя будет сказать вам...
Я наклонился и приник губами к ее маленькой, холодной руке. Она не отнимала руки и совсем затихла... И когда я поднял голову и посмотрел на нее -- она тихо плакала и улыбалась сквозь слезы... Она повторила про себя.
-- Во имя Бога и жизни... И любви...
Вдруг она отдернула свою руку, и ее лицо приняло прежнее холодное, строгое, сухое выражение. Губы сжались, глаза сразу высохли и затянулись непроницаемой пленкой лжи... У входа в беседку, между колонн, стояла Тина, в своей красной шляпе и белом пальто, бледная, с большими, испуганно-удивленными глазами...
-- Я не знала, что ты здесь... -- сказала она, как бы оправдываясь и растерянно посмотрела по сторонам. -- Я думала, может быть, ты поедешь домой?..
Анна встала и молча, гордо выпрямившись, пошла из беседки... Приподняв сбоку платье ловким, грациозным движением, она как будто скользила над травой, слегка покачиваясь и колыхая полями шляпы... И пока она шла по зеленому лугу -- я бешено сжимал руку Тины, и она стонала, извиваясь около меня и стараясь вырвать свою руку из клещей моих закаменевших пальцев... Уже садясь в экипаж, ожидавший ее в аллее, Анна оглянулась, и я почувствовал в этом коротком взгляде черное пламя гнева, которым она облила нас...