«Русские Записки». 1937. № 2
I. «По юности — срывается и бьется тело…»
По юности — срывается и бьется тело.
Величье старости! — Какое дело мне
Во всем таком бреду, какое дело
В тех утешениях на медленном огне.
Еще в руках легки угрозы неба,
Еще миражи слов крылатых по плечу,
Но чаще кажется, что жизнь без сил и слепа.
И вот тогда я будто в сон кричу —
Кричу неистово колеблющейся тверди,
О чем кричу — не знаю сам тогда, —
О нежности, и что сильнее смерти,
О счастьи, кажется, о теле навсегда.
II. «Пройди сквозь сон, пройди сквозь эту вечность…»
Пройди сквозь сон, пройди сквозь эту вечность,
Судьба беду такую не поймет,
Как с высоты подстреленный полет —
Ее слепит убийства безупречность.
Но будет так: взметнешься ты
Из этой липкой пустоты,
И день в улыбке голубой
Восстанет плотью высоты
Между тобою и судьбой.
Наперекор всему спасенью верь
Наперекор мучительным виденьям.
Не доверяйся блудным теням,
Так всечеловеческим теперь.
Не верь рабам, что счастья нет,
Они судьбе такой покорны,
Ее принес им ангел черный,
Пронзая страхом тихий свет,
Судьбою тоже обольщенный.
III. «Не говори, заступница моя…»
Не говори, заступница моя,
Об этом дне — ближайшем для расплаты;
За всем ушедшим сторожа стоять
Каких-то сил безумных и крылатых.
За все ответят в этот день они
Пред вечным равнодушнейшим Пилатом,
И будут гневны звездные огни
На каждом существе крылатом.
Подруга трудная, теперь одна любовь,
Она и ты, но больше нет надежды
На перекрестке мира распахнуться вновь
Без разума, проклятья и одежды.
Я не отдам тебя ни другу, ни врагу, —
Смотри, душа, мы погибаем оба, —
Тебя в себе я цепко сберегу
Последней верностью отчаянья — до гроба.
И что отдать, и надо ли, за то,
Чтоб нежности прошедшее виденье
Остановило сетью золотой
Любви взлетавшей скользкое паденье.
Альманах «Круг» № 3, 1938
Сумасшедший
Влажный снег, луна в зените,
Странный город, неживой,
Стынет, стиснутый в граните.
Речка красной синевой.
Ночь все длится, — будет длиться,
Будет длиться тишина, —
Будто силится молиться
Нелюбимая жена.
Вавилоном иль Содомом
Было ль место для зверей,
Кто там прячется за домом, —
Отворите дверь скорей.
Еле жив я в этом мире
Нелюбовном, немирском;
Как чума на блудном пире —
Кровь на счастии людском.
Отпустите, я невинный,
Мы невинны и в добре…
Жили-были… Свет звериный
Криком воет во дворе;
Все заглядывает в душу
Из пустого далека —
Это он метелит стужу
Дни и годы и века;
Это он распятым миром
Распростерся над душой…
А ведь было в свете милом
Много радости большой.
Сердца нет, но так и надо:
Вместо сердца — волчья пасть,
Равнодушие лишь радо —
Чтобы падалью упасть.
Отворите дверь скорее —
На земле мы все цари…
Флаг любви на каждой рее…
Боль святая, отвори.
«Новоселье», 1949. № 39–41
«Желтеют листья тополей…»
Желтеют листья тополей.
И это — осень. Бог тебе порукой —
Слепого сердца не жалей,
Будь осияннее, светлей
С твоею темною подругой.
И будут снежные глаза
На зимней чистой и пустой дороге,
И поседеют волоса
И ближе станут небеса,
И ты остынешь в добром Боге.
«Осенний свет вокруг. Душе светло…»
Осенний свет вокруг. Душе светло.
Печаль и свет — от края и до края.
И смерть легка, как птица голубая,
Летящая в небесное село.
Она вся в золоте. Она тревожно
Обходит нас, по западу скользя…
Не плачь, дитя, нельзя не быть, нельзя,—
Благословенно все и все возможно.