В самом деле — у него были фавориты среди клиентов. Один — высокий и худой китаец, человек состоятельный и образованный. Другой — толстый и невысокий, пропахший рыбой голландец, который появлялся в отличие от китайца редко: ночь с Витей стоила недешево. Фавориты не знали друг о друге, но в Витином сознании их соперничество разворачивалось во весь рост. Там разыгрывались душещипательные сцены. Фавориты стреляли друг в друга из длинноствольных пистолетов. Один из них, увлекая за собой портьеру — портьер в шалмане не было и в помине, — валился на пол. На ковер. Но ковров не было тоже.
Витя сходил с ума. Извиваясь под планомерным натиском китайца, играя с внушительным прибором меланхоличного голландца, в раз обслуживая заскочивших на минутку таксистов, сидя на коленях у прибывших на оттяжку истомленных японцев, он был уже не только женщиной. Не только малайзийской проституткой. Ему казалось — в нем играли неведомые силы сладострастия, способные, как думают некоторые, что-то когда-то где-то изменить. Его приобретенное посредством эликсира отверстие, разверстая и натруженная дыра, казалось ему окном в инобытие. Если бы он мог, он сам бы пролез в него, самосвернулся. И исчез, оставив после себя несколько дешевых колечек, ожерелье да воспоминания: «Помнишь, тут была такая, все кайф ловила? Кайф? А, как же, помню... Вот сука!»
Так бы продолжалось до полного впадения Вити в безумие, если бы однажды, во время сезона дождей, поздним вечером в заведение не зашел новый посетитель. Посетитель был высок, темен лицом, одет в какой-то длиннополый сюртучок, делавший его похожим то ли на индуса, то ли на перса, то ли на еврея, сошедшего со старой видовой фотографии Златой Праги, идущего от равви Лоэва и полного каббалистических видений. Но взгляд посетителя, которым он внимательно и не спеша обвел всех находившихся в шалмане женщин, был напряжен, жест, которым он подозвал официанта, движение, которым он достал сигареты и закурил, резки. Возвращающийся к стойке официант мигнул Вите, и Витя сполз с табурета, одернул юбчонку, поправил шарфик. Во время сезона дождей посетителей становилось меньше, хозяева требовали повышенного к ним внимания. Должен был прийти Витин голландец, но, видимо, задерживался на разгрузке в порту.
Витя преодолел расстояние от стойки до столика нового посетителя. Он остановился над ним и улыбнулся дежурной улыбкой. Посетитель кивнул на стул. Витя сел, закинул ногу на ногу, в свою очередь кивнул на лежащую на столике пачку сигарет. Посетитель угостил Витю сигаретой, а давая ему прикурить, шепнул по-русски в Витино маленькое ушко:
— Я знаю, кто ты!
Витя затянулся, и то ли от звуков родной речи, то ли от слишком глубокой затяжки все вокруг начало приобретать туманные очертания. В носу закололо, Витя чихнул, туман на мгновение рассеялся, но потом наполз вновь, начал густеть.
— Я — ласковая, — медленно ворочая языком, произнес Витя. — Мне все говорят, что я равнодушная, но я ласковая... — он помолчал, сделал еще несколько затяжек и ему захотелось раскрыть душу перед этим персо-индусо-евреем.
— Равнодушной быть легко, — сказал Витя. — Равнодушие — проще простого. Под равнодушную можно косить, и никто тебя не раскроет. А вот ласковость не подделаешь. Тут сразу видно откуда что. По движению пальца. Языка, — он посмотрел на посетителя из-под полуопущенных век: посетитель слушал внимательно, с легкой вежливой улыбкой. — Бедер... Ласковость — вторая натура. С нею надо родиться, ее не купишь, не найдешь... Она в тебе — с рождения. Или — да, или — нет...
Витя докурил сигарету до конца. То, что находилось от него метрах в трех-четырех, крутилось по часовой стрелке, то, что было дальше — против. Только столик, за которым Витя сидел вместе с новым посетителем, оставался на месте. Посетитель пил неразбавленный скотч, смотрел на Витю большими печальными глазами персо-индусо-еврея. Витя сам взял из пачки сигарету, воткнул ее в угол рта. Огонь зажигалки заставил зажмуриться. Витя прикурил, затянулся. Взаимовращение окружающего убыстрилось.
— Потанцуем? — спросил Витя, а уже стоял на ногах, сжимаемый крепкими руками посетителя.
Грохнула музыка. Запиликали скрипки. Что-то венское, романтическое взорвалось в малайзийском притоне с девочками, порошками и травками. Витя запрокинул голову. Он был готов и...