И Она узнала!
Хотя узнать в Вите Витю прежнего было затруднительно: ведь связанные с переменами пола страдания наложили тяжелую печать на его прежде жизнерадостное лицо, придали совершенно иной, отличный от прежнего блеска блеск его глазам, проложили горестные складки у чувственных губ. Но самое главное — изменился весь Витин облик. Витя стал как бы выше, как бы прямее, но и сутулее. Что-то иное было в повороте его шеи, в манере движения рук.
И это был Витя!
Теперь Она не смотрела на Витю. Она смотрела прямо перед собой, на алтарь, из царских врат которого вышел уже священник и шел к ним, к жениху и невесте. В висках Ее стучали молоточки, их стук усиливался с каждым шагом священника. Священник остановился, кроткий взор его поднялся от пола, но захватил лишь взмах подола невестиного платья: Она летела прочь белой птицей, Она на лету остановилась возле Вити:
— Уведи! — еле слышно произнесла Она.
Ни слова не говоря, Витя подхватил Ее и воспарил второй птицей. Они стремительно покинули храм, слетели по ступеням к земле, пронеслись до ограды, где Витя сбросил нищим все свои деньги, и — дальше, до старенького «жигуленка», стоявшего с работающим двигателем. Они в миг оказались внутри, Витя воткнул скорость, и никто не то что не успел, а и не посмел их остановить.
— Кто это был? — спросил у жены ставший подслеповатым Трясоумов. — На кого-то он похож...
— Успокойся, успокойся, — ответила Трясоумову жена, погладила того по морщинистой щеке: она-то сразу узнала сыночка, но не хотела сильно волновать слабого сердцем мужа, собираясь его подготовить.
Но подготовке пришлось затянуться: Витя со своей вновь обретенной возлюбленной вынужден был скрываться от гнева потатушкинского помощника, который в свою очередь скрывался от гнева самого Потатушкина. Судорожно ища, потатушкинский помощник так увлекся, так вошел во вкус, что начисто исключил возможность участия третьей силы. А она, в лице индусо-персо-еврея, существовала, и когда он, дня через два после позора, в окружении «быков» явился в ночной клуб, то не обратил внимания на своеобразного официанта. Тот с низким поклоном поставил перед потатушкинским помощником высокий бокал с напитком. Потатушкинский помощник кивнул и напиток выпил одним глотком. С ним произошло то же самое, что и с Витей Трясоумовым, но только значительно быстрее: груди его нового тела росли с такой быстротой, что разорвали пиджак от Версаче, пуговица ранила известную тусовочную блядь. Последствия этой метаморфозы были столь ужасны, что лучше их опустить.
Вот после этого Витя вместе с Нею вернулся под родительское крыло. Отец обнял сына, мать всплакнула на его плече, оба они обняли невесту. Потатушкин стоял рядом и прикидывал — во что ему обойдется возвращение Трясоумова в бизнес. Витя крепко сжимал левой рукой Ее ягодицу. Она млела. Каждый был занят, и появление персо-идусо-еврея было воспринято без энтузиазма.
— Я хотел вас всех поздравить, — сказал персо-индусо-еврей, вынул из-за спины большой букет и вручил цветы Ей.
— Спасибо, — сказала Она.
— Тут одна проблема, — персо-индусо-еврей почесал затылок и смущенно улыбнулся. — Ваш бывший помощник, — он подмигнул Потатушкину, — мне задолжал. Но он по вполне понятным причинам не может отдать мне должок. Мне бы хотелось, если это возможно, получить деньги с вас... Или — с вас, — он посмотрел на Трясоумова. — Или — с вас, Витя...
Витя понял, что отвечать должен он. Для начала Витя потупился, а потом произнес:
— Завтра. Сегодня я не при деньгах.
— Понятно, — сказал персо-индусо-еврей с таким видом, словно он и в самом деле думал, что получит деньги завтра, завел за спину руку и вытащил из-за спины сразу несколько бутылок великолепного шампанского. — Выпьем за молодых! — провозгласил он, откупорил бутылки и начал разливать шампанское в принесенные бокалы.
Витя, перед тем как выпить, с подозрением понюхал содержимое бокала.
— Горько! — закричал персо-индусо-еврей.
Все выпили.
Надо ли говорить, что почти сразу начались тут такие превращения, что просто ужас? Думается, не надо, но эти превращения — уже другая история.