В первый приезд Геннадия Лиза была с ним в квартире его родителей. Родители смотрели телевизор в большой комнате, Геннадий их отвлек, а Лиза проскользнула в его комнату — узкую, пыльную, заставленную сумками и чемоданами. Перегородки были тонкими, почувствовав, что Лиза вот-вот закричит, Геннадий затолкал ей в рот угол подушки — Лиза так вцепилась в подушку, что потом долго доставала изо рта горькие перышки. В туалет он ее не выпустил — хотя родители давно спали — принес большую банку и отказался отвернуться.
После ресторана Гена высадил Борю у стоянки такси — ни одной машины там не было, и они с Лизой — «До встречи, Элизабет!» — так попрощался Боря, — поехали в квартиру его жены. Квартира была практически пустая: никому не нужный комод, пара стульев, огромная кровать — и все. Гена сразу начал кому-то звонить: «Бизнес, — сказал он Лизе, прикрывая ладонью телефонную трубку, — извини!», и по разговору его она поняла, что бизнес у Гены не самый мелкий: речь шла о целых пароходах какого-то сырья. В первую ночь — во второй свой приезд Гена пробыл около двух недель, — Лизе было еще нельзя, но палец Гены оказался верток, а рот Лизы — то мягок, то тверд, и кричал уже Гена, крика своего, впрочем, подушкой не заглушая. «Ты меня зацепила», — сказал наутро Гена, улыбаясь щербато и извлекая Лизу из-под простыней: ей хотелось понежиться, но надо было спешить на работу, а его самого ждала масса дел — и по бизнесу, и просто так, да и тещу надо было готовить к отправке.
По просьбе Гены Лиза разузнала насчет лубентия, причем сделала это очень осмотрительно. Она не стала обращаться к лицам, облеченным в малом предприятии властью, а поговорила с Владиком, человеком несвежего вида, патлатым, со следами фурункулов на щеках и шее, который в малом предприятии выполнял некие неясные для Лизы функции, просиживая долгие часы за компьютером. Не отрывая взгляда от экрана дисплея, но страстно вращая вечно красными глазными яблоками, Владик поведал Лизе много интересного. Это был почти идеальный для числа четыре элемент, в котором почти все соответствовало четверке, почти все было ей кратно, разве что в относительной атомной массе, 144,444, впечатление несколько портилось навязчивой единицей, разве что располагался он в шестом периоде, но зато — в четвертом ряду, разве что число электронов на первой и последней, шестой, орбите, четырем кратно не было, но, как объяснил Владик, такова уж вредная природа электронов, и против нее не попрешь. Кристаллическая решетка лубентия — Владик запустил графическую программу и продемонстрировал Лизе эту решетку — была, по выражению Владика, — четвертична, а сколы химически чистого лубентия — вот загадка Творца! — имели четыре на четыре углов. «Зачем тебе это?!» — спросил Владик, вновь возвращаясь на дисплее к бесконечным таблицам и прогоняя по ним курсор, но Лиза не ответила: она была лубентием зачарована.
Когда Генка приехал в третий раз, зубов у него имелся полный комплект, куртка новая, но того же самого покроя и цвета, а Лиза уже проучилась почти весь первый семестр. Осень выдалась холодной, грозила вот-вот перейти в раннюю зиму, время летело и мчалось, но Лизе не верилось, что от второго приезда Гены прошло целых полгода: это было как один день, причем день тяжелый, суетливый. Боря, имевший поручение за Лизой приглядывать, был не особенно навязчив — возможно он, по старой памяти, боялся своего хозяина, который не приехать не мог: у Генки здесь еще оставались родители, да и квартира тещи была еще не продана, — но даже борины редкие звонки и приглашения провести где-нибудь вместе вечерок выводили Лизу из себя. Ей претила борина проникновенность в голосе, настойчивость, с которой Боря пытался узнать, как ее дела, детали, которыми он уснащал рассказы о жизни своей. За полгода Лизе удалось встречи с ним избежать, и увиделись они, когда в аэропорту, толкаясь, с двух противоположных сторон, приблизились к стеклянной двери, из-за которой и появился Генка. Лиза повисла у него на шее, а Генка, из-под Лизы протянув Боре руку, тут же ее отдернул назад: Лиза начала заваливаться на сторону, на каких-то низкорослых мужичков, хором спрашивающих у каждого прилетевшего: «Какой рейс?»