У них оставалась последняя ночь — генкин самолет вылетал рано утром, — и Лиза была уверена, что больше она никогда Генку не увидит. Боря, распив с ними бутылку шампанского, уехал немного поспать, обещав заехать к четырем утра. Генка достал вторую бутылку, разлил по пластиковым стаканчикам. Лиза выпила и окончательно опьянела. Она плакала и смеялась. Она порывалась уйти и молила Генку взять ее с собой, непременно — завтра утром. Он говорил, что прилетит еще, что что-нибудь придумает, что он ее не оставит, что лучше нее нет и быть не может, но обстоятельства сильнее его, что обстоятельства таковы, что необходимо смириться, смириться и ждать. Лиза кусала генкину волосатую грудь и царапала его спину, извивалась, била его коленями и локтями, чуть не открутила ему ухо. Он терпел, не защищался, не говорил, что следы от зубов и ногтей заметит жена, и Лизу понесло — у нее началась истерика. Чтобы Лизу успокоить, Генке пришлось отвесить ей пару пощечин, пришлось сходить на кухню и принести воды, но Лиза смяла стаканчик, залила водой простыни, и Генка ударил еще раз, ударил сильно, полусжав пальцы в кулак. Лизин рот наполнился кровью: Лиза прикусила язык, а внутренняя поверхность щеки покрылась саднящими язвочками.
К тому моменту, когда приехал Боря, Лиза совершенно успокоилась. Не от удара, не от вида текшей изо рта крови. Ей вдруг стало так жалко Генку, так стало за него почему-то страшно, что и плакала она теперь другими слезами — крупными, редкими, очень горячими.
Боря отвез Генку в аэропорт. Лиза, раньше говорившая, что провожать не поедет, поехала тоже. Она уже не плакала, к Генке льнула, была покладиста. Боря пожал Генке руку, похлопал того по спине и тактично отошел. Целоваться Лизе было немного больно, но она стерпела, и Генка, махнув на прощанье, из таможенного коридора проследовал к багажным стойкам. «Мудак!» — услышала Лиза над ухом, обернулась: «мудака» вслед Генке запустил Боря.
Боря привез Лизу к себе, заставил в квартиру подняться. Лиза была как в тумане, села в кресло, покорно приняла от Бори кружку с кофе. «Твоя доля», — сказал Боря и положил на журнальный столик пачечку долларов. «Доля? За что?» — изумилась Лиза, и Боря рассказал, как они с Владиком — а получалось при посредничестве Лизы, — кинули Генку. Это была тонкая, тщательно продуманная, безупречно выполненная операция. Скрупулезно подобранные эксперты разыгрывали восторг при упоминании лубентия — лубентия, вообще не существовавшего в природе, на факс, который Генка отослал в Штаты, чтобы прояснить конъюнктуру, получен был ответ с пожеланием достать лубентия, как можно больше, и с заверением, что на рынке лубентия сейчас ситуация самая благоприятная. «Как же так! — воскликнула Лиза. — Мы же с ним вдвоем видели таблицу Менделеева!» Боря захохотал: таблицу — даже не одну, а две, большую и маленькую! — приготовили они с Владиком — и ту, которую Генка с гордостью повесил в квартире тещи и которая теперь стала собственностью озабоченного унитазным бачком нового владельца квартиры, и ту, которую Владик вклеил в учебник по химии для девятого класса. «А анализатор? — словно цепляясь за соломинку спросила Лиза. — Анализатор же был, был и показывал четыре девятки!» «Ага! — Боря просто заливался. — Анализатор! Владик паял его целых два дня, а я искал коробку, ящик под фирму! Вот как!» — и он, для Лизы неожиданно, выдернул ее из кресла, прижал к себе. Лиза спросила, в чем дело, а Боря, еще раз назвав Генку мудаком, сказал, что Генка уступил Лизу ему, Боре, уступил за сумму настолько мизерную, что даже, чтобы Лизу не обидеть, сообщить ее Боря не может. Лиза попыталась вырваться, но Боря держал ее крепко. «Ты повязана, киска, — сказал он. — Не советую рыпаться. Будешь со мной — не пожалеешь. Я ведь лучше твоего. Я лучше всех. Ты в этом быстро убедишься...». Щека у Лизы болела, от слишком крепкого кофе кружилась голова, Боря тяжело дышал. Вырваться не было никакой возможности, кричать — бесполезно. Она зажмурилась. Боря ее поцеловал, поцеловал нежно, как бы пробуя лизины губы на вкус. «Он всех подставлял, — сказал Боря, чуть отстраняясь. — Твою сестру тоже. Ты не знала? Ее же убили. Понимаешь?» Лиза кивнула: ей хотелось, чтобы все кончилось побыстрее, и Боря, по-своему понявший ее кивок, становясь лизиным пятым, был — видимо, от напряжения последних лубентированных дней — быстр.