Владик, при встречах с Лизой, смотрел как бы сквозь нее. Она чувствовала, что спрашивать Владика о чем-либо бесполезно, и только изредка просила поиграть на компьютере, на что неизменно получала владиково согласие. Где-то в феврале ей — стараниями Бори, — предложили место в совместном предприятии. В предприятии малом, когда Лиза подала заявление об уходе, огорчились, просили остаться, обещали прибавить к зарплате, но Лиза — вернее, Боря, — уходить решила твердо. Заявление подписали, Владик, на прощанье, подарил ей вычерченный на цветном принтере плакатик, в центре которого был вензель из букв «L» и «B».
Весна — как и катящаяся к завершению многоснежная зима, — тоже обещала стать ранней. Она грозила наступить сразу, все вокруг растопить-разморозить, все вокруг пробудить. Правда, зима еще держалась, боролась, разражалась метелями и морозами, но чувствовалось — дни ее сочтены.
«Он меня бросит», — думала Лиза про Борю, но Боря не бросал. «Найдет другую», — думала Лиза, но Боря не искал.
Как-то раз, посетив родителей, Лиза заметила возле подъезда их дома — девятиэтажной башни, — машину с двумя молодыми людьми. Все бы ничего, но и возле бориного дома стояла — может, та же самая, может, другая, — машина, и в ней тоже сидели двое молодых людей, которые курили и которым вроде бы было на все наплевать. А когда Лиза поехала в малое предприятие: получить недополученные при расчете деньги, — машина оказалась и там. Лиза сказала об этом Боре, но Боря ее высмеял.
Владика убили — Лиза был уверена, что убили, Боря же доказывал, что обкурившийся Владик или Владик, объевшийся грибов, виноват был сам, — в начале действительно ранней и теплой весны. Владик якобы попал между двумя электричками, поскользнулся, упал. Тело было так изуродовано, что определяли, Владик это или не Владик, довольно долго. Когда определили, то и Лизу — она все же появлялась в малом предприятии: Владик снабжал ее программами и помогал в освоении компьютера, — вызывали и допрашивали. Лиза, понятное дело, ничего не знала, и так и сказала следователю, но следователь, как оказалось, копал глубоко. «Что вам известно о перепродаже лубентия?» — спросил он Лизу напрямик, да еще с таким серьезным видом, что Лиза даже онемела. Видимо, лизина мимика следователю показалась подозрительной — он начал наседать, советовать чистосердечно признаться во всем. Лиза пришла в себя, сказала, что признаваться ей не в чем, набралась храбрости и спросила: «Что такое лубентий?» «Вы в школе учились, девушка?» — был ответ следователя. «Училась», — призналась Лиза. «Что у вас было по химии?» — продолжил следователь. «Четыре», — вновь призналась Лиза. «Ну и как же вы не знаете, что такое лубентий?» — с укором произнес следователь, раскрыл папку с надписью «Дело» и торжественно вынул из нее и положил перед Лизой таблицу Менделеева. На этой таблице, отпечатанной совсем недавно, в городе Петрозаводске тиражом триста тысяч экземпляров, лубентий был! Был — и Лиза тут же увидела его в четвертой группе, в шестом периоде, в четвертом ряду, увидела две жирные буквы, одну большую, другую — маленькую, «Lb», и голова у нее закружилась. «Ну так что, девушка? — следователь привстал со стула, наклонился вперед, стараясь заглянуть в глаза опустившей над таблицей голову Лизы. — Будем говорить?» «Мне... — начала и запнулась Лиза. — Мне говорить не о чем. Я ничего не знаю. Я там только печатала на машинке. Я...». «Ладно, ладно! — следователь заметил, что Лиза готова заплакать. — Вас еще вызовут, с вами еще поговорят!» и, подписав пропуск, дав Лизе дойти почти до дверей кабинета, добавил: «Советую, девушка, хорошо подумать! Это, с одной стороны, миллионы, а с другой — хорошие срока!»