– Что я сделал не так?
Отец улыбнулся и посмотрел на них.
– Ты нечетко подумал, чего ты хочешь. Ты не подумал, что хочешь живых лягушек, и потому появились мертвые. А посмотри, какого они цвета – это не лягушачий цвет. Ты не подумал об определенном цвете, когда загадывал желание. И получились мертвые непохожие лягушки.
Я заплакал, но он ничего не сказал. Я плакал, пока не устал и не почувствовал себя глупо.
– А теперь расколдуй их обратно, Вальтер, а то мне придется всю оставшуюся жизнь прожить с лягушками вместо рук!
Это рассмешило меня, и я сделал, как сказано. Лягушки исчезли. Пожелать, чтобы что-то исчезло, было просто. Гораздо проще, чем пожелать, чтобы что-то появилось.
Отец протянул руку и погладил меня по щеке.
– Брось, папа. Я уже не маленький.
– Иногда я забываю это. Поешь яблок и сыра. Вкусные.
– Я больше не хочу. И что случилось, когда ты превратил ее руку в лягушку?
– Если съешь яблоко, расскажу. То есть большой кусок. И пожалуйста, откуси сыра, а то в нем заведутся блохи.
– Папа, расскажи!
– Хорошо. Пока она смотрела на свою квакающую руку, я взял тебя из кроватки и завернул в меховое одеяло, которое принес с собой. Это было в разгар зимы, и на улице ревела, как лев, метель. Весь город засыпало снегом, и я знал, что нам будет трудно пробираться через него, когда окажемся на улице.
– А зачем нам было бежать? Ты мог никого не подпустить к себе.
– Вероятно, но это было в полночь, а в полночь чары слабеют. Всегда помни это, сынок. Лучше всего наша магия работает днем. Ночью большая часть ее возвращается на луну и спит там до первого света. Ночью магией овладевают звери. Вот почему после захода солнца небезопасно путешествовать там, где водятся звери… А теперь повтори, что я тебе только что сказал.
– Ночью звери овладевают магией, и мы должны держаться от них подальше.
– Хорошо.
Он посидел молча, время от времени откусывая яблоко или сыр. Пели птицы, и где-то вдалеке слышен был стук топора.
– Как ты вынес меня из замка?
– Я обернулся к твоей матери и сказал: «Ты слишком заносчивая и жадная, чтобы придавать значение тому, что у тебя за ребенок, если никто не заметит подмены. Я дам тебе ребенка, чтобы ты могла показывать его. Можешь притворяться, что он твой и что ты победила меня. Но никогда не преследуй нас, а то я тебя убью. Ты поняла?..» Она поняла. Вся злоба в ее глазах сказала мне, что она прекрасно поняла, но ничего не может сделать… Я снял лягушку с ее руки и превратил в ребенка: «Вот твой ребенок, королева. Какого ты заслужила».
– А что было потом?
– Я положил тебя в свой рюкзак, на самое дно, чтобы никто не увидел. А потом убежал из замка. Я буду помнить эту ночь до конца жизни. Снег был глубокий, как печаль после смерти, но мне ничего не оставалось, как бежать, пока мы не оказались в безопасности. В городе был праздник, и повсюду жгли костры-. Люди пили вино и пели песни, и по заснеженным улицам туда-сюда скакали всадники.
– Лошади. Да, я помню это, папа. Я помню, что слышал коней.
Он лег на спину и закрыл глаза.
– Ночью я плохо ориентируюсь, но я знал южные городские ворота, потому что там был картофельный рынок. Я выбежал через эти ворота в ночь, страшную, как разбойник с ножом в зубах. Все было жутким и холодным, черно-белым… Но мы справились, и теперь мы начнем нашу новую жизнь в Вене.
– Почему в Вене, папа?
– Это хороший город, чтобы начать. Сейчас тут чума, и люди вроде нас могут жить спокойно, потому что вокруг и без того полно безумия. Никто не обратит внимания на маленького человечка с сыном, продающего картошку у дороги.
– И мы будем жить там всегда?
– Время от времени. Я пришел оттуда и люблю этот город. И ты полюбишь. Тамошние жители не будут к тебе приставать. Я хочу с тобой как следует попутешествовать, Вальтер, но рано или поздно, я думаю, мы все равно будем возвращаться в Вену.
– А что стало с моей мамой? Он снова рассмеялся.
– В точности то, что я и предполагал. По дороге я уже раза три слышал историю, как добрая королева спасла своего единственного ребенка от злого карлика Румпельштильцхена, отгадав его имя… Пошли, пора отправляться.
Сон продолжался, должно быть, не дольше двадцати минут. Я, удивляясь спросонок, посмотрел на часы у кровати. Марис не было: она решила остаться у себя и поработать над подарком к моему дню рождения.
Мне хотелось обсудить с ней увиденное. Прежде чем позвонить, я решил немного подождать и дать голове проясниться. К счастью, Марис не возражала против поздних звонков – в отличие от меня: у меня всегда возникает уверенность, что они несут какую-то дурную весть.
Что за сон! Я до сих пор ощущал запах сырого соснового леса и видел, как на красных яблоках золотится солнце. На моем «отце» были старые остроносые кожаные сапоги. У него была борода, но коротко подстриженная, цвета темной древесной коры. Он был красив, лет тридцати. Единственным, что отличало его от других, был рост. Он был карлик. Отец ходил как-то важно, вразвалку, что казалось смешно и нелепо. Судя по походке маленьких людей, можно подумать, что мир для них – судно в бурном море, и единственный способ сохранить равновесие – ходить, раскачиваясь как маятник.
Закрыв глаза, я попытался вспомнить еще что-нибудь из сна, но тщетно. Все ускользнуло в темноту несколько минут назад.
На руке у меня спал Орландо. Внезапно он поднял голову и огляделся – неизменный знак, что сейчас зазвонит телефон. Я даже начал заранее вставать, так как вполне доверял его чутью, и, когда раздался звонок, был уже на ногах.
– Алло?
– Наконец-то тебе это приснилось. Теперь мы можем начать.
– Простите? Кто это?
– Как меня звали в твоем сне?
– Кто это?!
– Ладно, давай постепенно. Какое было у меня имя, когда мы в тот раз прибыли в Вену? Не настоящее, а которое я принял. Давай же, Вальтер, вот тебе еще подсказка. В России я был Мельхиор, верно? В последний раз меня звали Каспар, так что же осталось? Как меня звали, когда мы впервые пришли в Вену? Но не Румпельштильцхен!
Он рассмеялся, и я слишком хорошо узнал этот смех.
– Где вы?
– В Вене! – Он снова рассмеялся. – Слежу за тобой и твоей новой подружкой. Ты все такой же похотливый мальчишка, верно? Ну, сколько тебе говорить! Каждый раз ты попадаешь в беду, но упрямо берешься за старое. Ну что мне с тобой делать? Магия и мирская жизнь несовместимы! Слушай своего отца. Хочешь владеть магической силой? Пожалуйста, но нельзя владеть ею и трахать девчонок. Это не дозволяется… Посмотри, до чего эта мешанина довела твоих друзей. Ник Сильвиан и Венаск мертвы. Другие приятели в Калифорнии только что потеряли все при землетрясении… Ты даже мертвых тревожишь! Как тебе понравился тот бедняга в раскрывшемся гробу, когда ты летел назад?.. Венаск тебе не говорил, но сам-то ты знаешь, почему его хватил удар? Все из-за тебя. Помнишь тот последний сон в мотеле? Он вылетел у тебя из головы и сжег его мозг! Помнишь, врачиха спрашивала, не трогал ли он оголенные провода или источник тока? Это ты, Вальтер, – ты сам и есть оголенный провод… Сколько жизней ты собираешься прожить, прежде чем поймешь, что нельзя то и другое валить в одну кучу? Раз уж свернул на мой путь, назад дороги нет. Ты мог быть океаном, но теперь у тебя не хватит слюны наполнить рот… Как хорошо было в России! Я думал, останься мы там, ты бы что-то понял – увидел бы, что быть со мной лучше, чем с любой женщиной. Но нет, тебе обязательно нужно их щупать, да? Хуже того, тебе нужно их щупать, а потом еще и влюбляться… Вот ведь упрямец. Что – да, то – да. В одной жизни я свел тебя с ума, в другой выбросил из окна, а ты так ничему и не научился… И вот я тебя возвращаю и возвращаю… Но ты появляешься и совершаешь все те же ошибки!
– Какая магия? Нет у меня никакой магии.
– Верно, она быстро уходит. Но это ты сам виноват. И все же на кладбище ты смог поговорить со старухами на нашем языке. Потом увидел падающую женщину на эскалаторе, прежде чем она упала. Ха, да ты даже вызвал морского змея!.. Вся та магия, что я тебе дал, велика для обычного мальчишки, но я верил в тебя, Вальтер! Я хотел дать тебе все, чего никогда не получила бы твоя мать… Есть одна вещь, о которой я тебе не говорил. Может быть, и пора… Знаешь, почему я забрал тебя у нее? Я любил тебя, тут нет вопросов, и всегда тебя любил. Годы, проведенные вместе с тобой, были самыми счастливыми в моей жизни. Я признаю это. Мой собственный мальчик.