– Тогда пусть старик начнет чем-то ей угрожать. Это возбудит в нашем герое воинственный дух.
Я начал было что-то говорить, но осекся.
– Что ты имеешь в виду – угрожать?
– Примется за нее. Ты сказал, что парень в конце концов понял, кто он такой? Тогда пусть старик скажет ему, что убьет девчонку, если тот не вернется к их прежней жизни.
«Эта сука в больнице». Ребенок. Кровотечение. Смерть. «На этот раз у тебя не будет другого шанса. Даже отцы в конце концов теряют терпение…» Я встал.
– Дейв, мне нужно идти.
– Но еще не принесли поесть!
– Съешь за меня. Вот. Тут хватит.
– Ты странный парень, Уокер. Спешишь домой писать? Не забудь про мою долю.
На улице не было такси. Я чувствовал такое нетерпение, будто вот-вот обмочусь. Не в силах стоять на месте, я двинулся на поиски телефонной будки. Одна нашлась в двух кварталах. Я позвонил в палату к Марис. Она обедала. Чувствовала себя лучше. Сказала, что наверняка прибавит в весе – так хорошо кормят. Но это не уменьшило моего беспокойства.
Звук ее голоса немного охладил огонь у меня в животе, но я знал, что это временно. Навредит ли старик ей? Это и означало «потерять терпение»? Вон что он сделал с Лиллисом Бенедиктом. Не становится ли он все злее и мстительнее с каждой моей жизнью?
Надо было двигаться, куда-то идти. Выйдя из телефонной будки, я огляделся и увидел в тумане серый и мокрый Зюдбанхоф. Пойду туда и сяду на какой-нибудь поезд. В Раке, посмотреть на горы. Да, целый час в поезде я смогу сидеть, смотреть в окно и думать об этом новом кошмаре.
Движение было оживленным, и я не сразу перешел улицу, чтобы войти в вокзал. Внутри толпились сотни людей, отбывающих в разных направлениях. Юная американская парочка с пастельными рюкзачками и в походных ботинках «Маунт-Эверест» бежала на двухчасовой поезд в Филлах. Под табло прибытий и отправлений собралась группа пожилых мужчин с тонкими портфелями. Турецкие и югославские семьи с множеством дешевых чемоданов и перевязанных толстыми веревками коробок печально сидели на своих пожитках, ожидая поезда на юг.
В Раке поезда не было, и я решил сесть на двухчасовой, сойти на Винер-Нойштадт и там пройтись пешком. Ладно, решено. Я побежал по лестнице вслед за молодыми ребятами с рюкзачками, радуясь их возбужденным, знакомо звучащим голосам.
– Переночуем в Филлахе, а потом сядем на утренний поезд в Триест.
– А что в Филлахе?
– Не знаю. Горы. Бежим!
Навстречу нам по лестнице неторопливо спускалась толпа футбольных фанатов, одетых в бело-фиолетовые цвета команды «Австрия Мемфис». Их была целая ватага, и все, похоже, пьяные.
– Эй, Филлис, я хочу такую шляпу. Думаешь, я найду такую в Филлахе? – Американский паренек был среднего роста, но согнулся под тяжестью своего рюкзака.
– Америка! Эй, долбаная Америка!
– Не отвечайте. Просто пройдите мимо. Ребята удивленно посмотрели на меня, услышав родной язык.
– Что вы сказали?
– Не обращайте на них внимания. Ничего им не говорите.
Но было поздно. Один толстяк из группы, напоминавший Германа Геринга в молодости, приближался, чтобы загородить нам дорогу. Его друзья улыбались и с пониманием переглядывались.
– Эй, американки! Я говорю по-английски. Поговорите со мной.
– Проваливай, толстяк.
Детина посмотрел на девушку и осклабился.
– Толстяк? Ты сказала: толстяк?
– Отойди с дороги.
Он картинно шагнул в сторону, но, когда девушка проходила мимо, схватил ее за локоть, прижал к себе и лизнул в лицо.
Ее парень, галантный и глупый, вступился:
– Убери руки!
Детина быстро и сильно толкнул его, и парень кубарем полетел вниз по лестнице.
Пока молодой Геринг хохотал, я поднялся на две ступени и ткнул ему пальцами в глаза. Он завопил и, отпустив девушку, прижал руки к лицу.
– Я ослеп!
На мгновение ошарашенные случившимся, его приятели замерли, а потом бросились ко мне.
Не задумываясь, я сжал кулак, обхватив пальцами большой палец. И инстинктивно поднес его к своему подбородку. Вся банда носила длинные фиолетово-белые шарфы. Как один, шарфы взлетели к их лицам и, загоревшись, начали плавиться на коже.
Крики, черный дым, запах горелого мяса.
Сам не знаю, как я это сделал.
Американский паренек поднимался на ноги.
– Убегайте! Бегите!
Они бросились в одну сторону, я в другую: назад в Вену, к Марис, к моему отцу.
У входа в вокзал я ненадолго остановился, чтобы собраться с мыслями.
Медленно описав круг, передо мной остановилось такси. Так близко, что мне пришлось взглянуть. За рулем был папа.
– Запыхался? Только не ты, мальчик. Я же говорил, что в тебе по-прежнему есть магия.
С визгом покрышек он отъехал.
Я побежал следом, но чем ближе подбегал, тем сильнее разгонялось такси. Вписавшись в движение, старик высунул из окна голову.
– Скажи мне мое имя, Вальтер.
Когда я пришел домой, мне на колени прыгнул Орландо. Я положил руку ему на голову и поворошил теплую шерсть. Он замурлыкал. Не глядя на него, я сложил руку в кулак, накрыв большой палец. Поднеся его к подбородку, я попытался вспомнить все, что промелькнуло у меня в голове. Я ощутил, как мягкие лапы колотят меня по руке, и, опустив взгляд, понял, что к Орландо вернулось зрение. Он снова мог видеть.
Дорогие Марис и Уокер!
Полагаю, вы слышали про наше землетрясение. Однажды я пережил несколько подобных жутких секунд в Перу, но с этим никакого сравнения. Когда произошел толчок, мы со Стрейхорном были в Тако-Белле, неподалеку от «Центра Беверли». Сначала я подумал, что подавился тостадой, но, когда треснули стены, а в окне вылетело стекло, я понял, что мы круто попали.
Как вам нравится зрелище собственной гибели? Фил все повторял: «Это не кино! Это не кино!» Старый добрый Стрейхорн. Я оцепенел, но он вовремя вытащил меня оттуда. Мы стояли на автостоянке и смотрели друг на друга, чувствуя, как выплясывает земля под ногами. А что еще, черт возьми, нам оставалось?
Чтобы сократить печальную историю, скажу, что оба наших дома сползли в каньон, а вместе с ними и все мало-мальски ценное из нашего имущества. Ну и что? Мы остались живы, в то время как очень многие из здешних – нет. Очень много моих друзей пропало и до сих пор не объявилось. Мы предполагаем худшее, будь оно проклято, ей-богу!
Бог. Забавное созданье, не правда ли? Особенно когда видишь все эти страдания и утраты. Я говорил вам, что регулярно ходил в церковь? Вот именно: ходил.
Естественно, кое-что изменилось. Мои перспективы теперь совсем другие. В данном контексте быть знаменитым киномагнатом кажется абсурдом. И потому, что бы ни случилось, я решил, что когда смогу выгрести отсюда все, что осталось, то сбегу от этих развалин (часть их так ужасна) и буду путешествовать. Очень удачно, что наша студия выдержала землетрясение. Большинство студий устояли.
Разве не прекрасно для Голливуда? А значит, я должен закончить «Чудесного», но это не займет много времени.
Получив за «Чудесного» деньги, я отправлюсь путешествовать. Стрейхорн говорит, что мне нужно купить новый дом, но я не хочу здесь оставаться. Может быть, это не навсегда. Посмотрим. Весь этот словесный понос – только для того, чтобы сказать: рано или поздно я бы хотел приехать в Вену и увидеться с вами, если вы не против. Начну с Нью-Йорка, так что смогу разузнать новости о моей подруге Каллен Джеймс (помнишь ее, Марис? Твоя копия), а потом в Европу. Не знаю точного расписания, но я буду вам писать. Не хочу жестко привязываться к часам или календарю.
Зачем это письмо? Просто я понял после всех этих бед, что очень вас обоих люблю. Когда увидишь блеск косы столь близко, понимаешь, как важно быть с людьми, вместе с которыми хочется жить на свете. Вы как раз такие люди, и я вам благодарен за это. Хочу верить, что это взаимно. Я свяжусь с вами. Не покидайте Вену!
С любовью
Вебер