– Убегай, Клавушка!..
И сон этот каждую ночь повторялся. Такие дела…
Рассказала я об этом бабушке Авдотье, а она говорит:
– Прокляли тебя, Клава. Ведьма Сябитовская тебя прокляла. Время ей пришло помирать, вот и искала, кому демона своего передать. Их ведь, ведьмаков-то, на тот свет не пускают, пока душа их демонам отдана. Ты не смотри, что она молодая была. Она к нам тридцать лет назад ровно такая же в село пришла. Ведьма – что скажешь. И ты теперь помрешь, как Лизавета, – часть боли её на себя взяла. А не хочешь помереть, так ни рассказывай этот сон никогда и никому. Как не было ничего, а потом может и забудется всё, как страшный сон.
Вот, я и не рассказывала, а потом мне и сниться такое перестало. Первой тебе говорю, потому как никогошеньки из тех, кто историю эту помнит, в живых не осталось…
Веришь ли мне, Оля? Или уж не отличаешь былое от вымысла городским своим умом?
***
Прокрутила в памяти соседкин рассказ Ольга Михайловна, перекрестила комнатку свою, лампадку у образов зажгла, да и спать легла растревоженная: вон как засиделась – ночь на дворе!
Только голову на подушку опустила, слышит – вроде зовёт её кто:
– Оля! Олюшка, выдь ко мне…
Встала Ольга Михайловна. Шерстяной платок на сорочку накинула и, отогнув занавеску в узком окошке, выглянула во двор.
Темно. Только свет фонаря у председателева дома чуть достает до калитки.
А у калитки, позади сиреневого куста Клавдия Петровна стоит. Руки за спину увела и на оконце смотрит.
Увидела соседка Ольгу Михайловну, улыбнулась, а у самой – слезы из глаз:
– Рано я тебе, Оленька, историю свою рассказала. Нельзя мне было говорить. Прощай теперь, Оля, коли хочешь – помолись обо мне. Да, никому о нашей встрече, смотри, не рассказывай.
Сказала так, развернулась, рук не расцепив, и пошла прочь от дома в ту сторону, где две тени смутные стояли: женская, черная-пречерная, и девичья прозрачная, как лунный свет…
***
– Баба Оля! Бабушка!
Ольга Михайловна резко проснулась: в самое лицо кричала ей внучка Аля.
Еле найдя слова и голос, пожилая женщина прохрипела:
– Алечка, ты ж только к обеду из города приедешь?
– Бабушка, ты чего?! Вечер уже – половина девятого. Я тебя в Большом Колыханово на остановке два часа прождала, а потом на попутке приехала. В дверь стучала – все руки отбила. Стучу к тебе, стучу, а мимо председатель ваш бежит.
Кричит мне:
– Алька, ночью Клавдия Петровна преставилась. Передай бабушке своей – дружили они…
Как я испугалась, бабушка! В сенях у тебя окошко разбила и влезла через него. Холод невыносимый дома, и сама ты – как лёд. Лежишь, словно спишь, только слезы из глаз текут у тебя, не переставая. Я тебя бужу-бужу битый час, а ты не слышишь! Что с тобой, баб Оль? – плакала Аля.
Ольга Михайловна приподнялась с подушки и обняла внучку:
– Ничего, Алечка. Просто сон дурной приснился…