Строевой плац, исполосованный белыми линиями и прямоугольниками вдоль и поперёк, расположенный в самом центре училища и отделённый от штаба тополиной аллеей, был раскален, как сковородка.
Новоиспечённые юнкера в новенькой форме, висевшей на них как мешок на палке, в начищенных сапогах, с остервенением лупили запёкшимися подмётками в пышущий жаром асфальт, словно пытаясь выбить из своих мозгов все возможные мысли кроме одной: быстрей бы всё это кончилось!
У заместителя комвзвода Пашки Подольского, поступившего в училище уже после полутора лет срочной службы на южном ракетном полигоне, и теперь гонявшего их строевым шагом, всё-таки было сердце. Поэтому объявлялся небольшой перерыв, пользуясь которым недожаренные караси ныряли в близлежащую курилку, расстёгивали крючки на шее и быстро пускали сигарету по кругу, так как пять минут пролетали мгновенно.
И снова капли пота, начиная свой путь на стриженом затылке, проходили по взмокшей спине и скатывались в раскалённый сапог.
Нет смысла, дорогой читатель, описывать в деталях курсантскую службу и учёбу, но показать небольшой кусочек первых дней курса молодого бойца (КМБ) просто необходимо. Дело в том, что после привычной, беззаботной домашней жизни, такое существование, в условиях жёсткой бесцеремонной воинской подчиненности и неведомых доселе физических и психологических нагрузок, требовало от молодого человека проявления настоящего мужского характера. Кроме того, все знали про соблазн, что до принятия воинской присяги в любой момент можно отчислиться и уехать домой, не рискуя отправиться служить в войска простым солдатом. И некоторые сходили с дистанции. Апранин не допускал подобной мысли по двум причинам: во-первых, делать дома было нечего, поскольку одноклассники все разъехались и наверняка почти все поступили, кто куда хотел, а во-вторых, он не знал, как посмотрит в глаза родителям и что скажет.
Таким образом, малодушию просто не оставалось места. Август заканчивался, жара спадала, и третьего сентября Юрий со своими однокурсниками принял воинскую присягу, посмотрел, по традиции в клубе «Авиатор», фильм «Офицеры» и окунулся с головой в курсантскую жизнь. Жизнь, очень своеобразную, сочетающую в себе обыкновенный солдатский быт, службу в нарядах и караулах, гусарское щегольство и манерность будущего офицера, студенческое «корпение» на лекциях и в лабораториях, сдачу рефератов, курсовых и прочую экзаменационную нервотрёпку. Эта школа была отменной, и закалки хватило на всю оставшуюся жизнь.
Ровно через год некое подобие курса молодого бойца повторилось. В середине июля, прямо накануне отпуска, с целью проверки психологической устойчивости, командование организовало преодоление огневой полосы. При всей своей условности, это испытание было вовсе небезопасным.
Бежать нужно было в противохимическом защитном костюме (ОЗК), в противогазе, с автоматом и аптечкой, по пересечённой местности, по траншеям, завалам и руинам зданий. Всё это хозяйство было обильно полито напалмом и полыхало огненной стеной. Кроме того, нужно было вести огонь из автомата, правда холостыми патронами и, сделав обезболивающий укол манекену в такой же амуниции, вынести его к финишу и самому не сдохнуть, поскольку погода была и так около тридцати градусов, безо всякого напалма.
Апранин бежал лихо, перескакивая через кирпичи и горящие коряги, густо поливая автоматными очередями в осатаневшее солнце, злорадно ухмыляющееся сквозь клубы чёрного дыма. Подскочив к манекену, он сходу вогнал ему в задницу иглу противошокового шприц-тюбика и уже хотел взгромоздить бедолагу на плечи, как вдруг неожиданно манекен ожил, подскочил и как мустанг, выдав Апранину трёхэтажную «благодарность», скачками понёсся в сторону пожарных машин стоящих вдоль финишной линии.
Через несколько секунд и Юрий, давясь от смеха, сбросив с себя защиту и форму, вместе с остальными участниками огненного прорыва подставлял потное разгорячённое тело под прохладную струю пожарного брандспойта. «Манекена» он вычислил сразу же, поскольку тот, всё ещё дико озираясь по сторонам, держался за «излеченное» место, пытаясь, видимо, определить «спасителя» или выясняя, не узнали ли его самого. Как бы там ни было, эта ситуация явно напомнила миру, что, делая любое дело, филонить глупо, вредно, а иногда даже и больно.
Загруженное все двадцать четыре часа в сутки время шло быстро, сменяя семестры и отпуска. Караулы были примерно один раз в месяц и являлись скорее разнообразием, нежели бременем.