– Тогда, Юрий, я пошёл за чаем, гулять, так гулять, – выдержав некоторую паузу, с лукавой улыбкой прошептал профессор и осторожно вышел из купе.
Апранин осмотрелся, встал, заправил разворошённую постель, убрал пустую пивную бутылку со стола и выглянул в коридор. В его направлении, сопровождаемая рыжим историком, шла проводница, стройная красивая девушка, и несла в руках два стакана чая в подстаканниках. Юрий осторожно, стараясь не шуметь, распахнул дверь и чай оказался на столе. Девушка сказала, что если что-нибудь потребуется ещё, то нет проблем. Она приветливо посмотрела на Апранина большими серыми глазами и бесшумно вышла, закрыв за собой дверь.
– За знакомство! – шёпотом воскликнул Марк Александрович, попутчики подняли стаканы, звякнули ложки, и, отпив по глотку, они принялись неторопливо размешивать осевший на дне сахар.
Юрий посмотрел в тёмное стекло, представил себе лицо минуту назад ушедшей проводницы, и снова, как уже не раз бывало с ним, она показалась ему знакомой.
Он смотрел на плывущие у горизонта огни и думал о том, что зря всё так остро воспринимает в жизни, прямо как маленький ребёнок, что синусоида его настроения и душевного состояния слишком разбросана по вертикали и мельчит по частоте. Ну да мало ли что бывает, нельзя же заниматься бесконечным самокопанием и всё анализировать. Это постепенно может стать навязчивой идеей, а потом закончится шизофренией. Лицо сероглазой проводницы снова посмотрело на него из окна, да так реально, что он даже повернулся и взглянул на дверь.
– Людям свойственно расстраиваться и переживать по пустякам. Хотя, очень важно, что именно мы имеем в виду? – как бы читая его мысли, прервал нависшую тишину профессор, до этого искоса, и не очень откровенно, наблюдавший за своим собеседником
– Причин расстраиваться в нашей жизни хоть отбавляй, Марк Александрович! Только успевай поворачиваться, – угрюмо покачал головой Апранин.
– А я берусь доказать вам, Юрий, что все человеческие переживания настолько банальны и запрограммированы, что вообще не имеют смысла, даже самые, казалось бы, аргументированные! – разгоняя похоронную атмосферу оживился собеседник.
– Как же не переживать, если жизнь у человека одна и не всё получается так, как хочется, – бесстрастно продолжал отпевать профессорский оптимизм Апранин.
– Хорошо, Юра, я могу вас так называть? – вежливо осведомился ночной гость, и, увидев, что тот кивнул чугунной головой, зажмурившись от боли, он улыбнулся и продолжил. – Так вот, когда вы ходили в детский сад и имели какие-то свои детские проблемы, казавшиеся для вас тогда неразрешимыми, или даже полной катастрофой, скажите мне, как вы на них посмотрите через 5 – 10 лет, уже учась в школе? А?
Юрий измученно посмотрел на собеседника, не зная, что сказать.
– Именно! – продолжал тот, поднимая градус разговора, – Они вам покажутся невинной игрой, потому что истинный смысл вашего посещения детского сада был совершенно другим и известен был только вашим родителям, определившим вас туда. Вам же он станет понятен только тогда, когда вы подрастёте и сумеете, дистанцировавшись от детсадовского возраста, взглянуть на себя, маленького и капризного, со стороны. И далее в жизни происходит то же самое, – Скляров удовлетворённо откинулся назад.
– Да, конечно, истинный смысл детского сада был в том, что бы развязать руки родителям и дать им возможность спокойно работать и кормить семью, в том числе и меня, – прозаично подтвердил Апранин банальную мысль, пытаясь понять воодушевление собеседника, и к чему это было сказано.
– Совершенно верно! – продолжал возбуждённо шептать профессор. – Далее, когда вы становитесь взрослым и самостоятельным, теперь уже ваши школьные экзамены, за которые вы так переживали, покажутся вам милым воспоминанием в своей наивности. А ваша первая школьная любовь, за которую вы переживали еще больше, считая, что если не увидите ее сегодня, то жизнь ваша немедленно закончится!? Она явится вам через годы такой небесной чистотой, с которой в вашей оставшейся жизни сравнить уже будет нечего, и ваш мужской цинизм отметит это, в глубине сознания, как время упущенных возможностей, забывая о том, что иначе-то и быть не могло в том возрасте. И так все дальше и дальше!
– Что ж, и тут вы правы, мы все умны «задним числом»! Как там говорят: если бы молодость знала, и если бы старость могла, или ещё лучше, знал бы прикуп, жил бы в Сочи…, – произнёс Юрий избитые изречения прыгающим голосом, держась за голову и отхлёбывая горячий чай, но ночной собеседник, никак не отреагировав на них, продолжал.