Харитонову шпагу, два десятка дубинок и столько же парализаторов добры молодцы аккуратно сложили в мешок, предварительно повынимав из рукояток энергообоймы. Мешок завязали и вручили Харитону Петину.
Относительно вынутых обойм и лядунок с запасными обоймами возникли разногласия: добры молодцы не хотели их отдавать. К разборке подключились новые лица: с одной стороны — филер Савка, а с другой — двое штатских из только что приземлившегося винтоплана.
Одного из штатских я знал, и очень хорошо. Это был столоначальник Приказа по делам иноземцев (чернильная крыса, по нескольку дней волокитившая каждый пустяк и неоднократно получавшая от меня на лапу). Он в основном помалкивал и поддакивал второму: старцу в крестах и звездах, при короткой шпажонке на золоченой перевязи, который разорялся о неприкосновенности опричного имущества. Савка в ответ напирал на самоуправство Петина, незаконно вторгшегося в частное владение и нанесшего ущерб, долженствующий быть возмещенным.
В конце концов был найден компромисс: филер Савка сбегал за ключом, все обоймы были ссыпаны в правый ларь и заперты в нем. Пустые лядунки были вручены Петину, а ключ от замка старцу. Тот, однако, не успокоился, пока лично не опечатал замок, закапав скважину сургучом и приложив к нему перстень (Савке опять пришлось куда-то бегать — за сургучом и свечкой).
Потом Савка очень официально осведомился о дальнейшей судьбе самоуправца Петина. Старец, не говоря ни слова, повернулся к сотскому, привстал на цыпочки, ухватил пальцами посеребренный брандебур и, сильно дернув, оторвал. Петин, продолжая стоять навытяжку, громко скрипнул зубами и просверлил взглядом нервного. Нервный вжал голову в плечи. Дашка хихикнула.
Старец неодобрительно покосился на нее, скользнул взглядом по мне и опять повернулся к Савке.
— Кому служишь, Савелий? — горько осведомился он.
— Сильному, Викентий Ильич, — улыбнулся Савка.
— А не ошибаешься? Целое больше части. Значит, сильнее.
— Истинно так.
— Кого же ты полагаешь большей силой? Марсову Губернию или ее гражданина господина Волконогова?
— Россия больше своей малой части. России служу.
— Глупо, Савелий! Все эти ваши инсценировки, шутовство, мистическая чепуха…
— А вы вот у них спросите, ваше высокопревосходительство, — Савка кивнул на опричников, — чепуха ли?
Старец поморщился.
— Вы свободны, — бросил он Петину. — Госпитализируйте людей и немедленно садитесь за рапорт.
— Осмелюсь доложить… — начал Петин.
— В рапорте, в рапорте!
Петин мрачно козырнул, скомандовал опричникам: «Кругом, марш!..» — и все четверо ушли, унося мешок с оружием и связку пустых лядунок.
— Они глупы, — продолжил старец. — Но ты, Савелий! Тебя я никогда не считал дураком. Я знал, что ты подлец, предатель, доносчик — но не дурак.
— Вы меня изрядно аттестовали, — Савка опять улыбнулся, — признав за мною все четыре качества, необходимые в моей профессии. Польщен-с.
— Три, — поправил старец. — Потому что все-таки ты дурак, если полагаешь возможным реанимировать сгнивший труп.
— А вы, Викентий Ильич, неужели не верите в воскрешение господа нашего Иисуса Христа? После смерти-с?
— Христос воскрес через три дня. Мы говорим о разложившемся трупе.
— Я говорю о великой России, — возразил Савка. — Что для нее три столетия? Все равно что для нас три дня. Россия воскресе, Викентий Ильич. И господин Волконогов…
— Господин Волконогов занимается чепухой! — вспылил старец. — Заставляя нас заниматься тем же! Мы изымаем книги, запрещаем книги, наказываем за чтение книг — вот до какой чепухи мы докатились. Уже сегодня над нами смеется весь Марс, а завтра будет смеяться вся Диаспора… Но это глупые книги, и нам приходится пресекать глупость, потому что она опасна. Ибо это о ней, о человеческой глупости сказано: «И поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним?»
— «…и дано было ему вести войну со святыми и победить их», — продолжил цитату Савка. — Вы святой человек, Викентий Ильич. Значит, я поступил умно, уйдя из Приказа.
— И прихватив кое-какие бумаги.