Петра улыбнулась.
– Ты, как и он, пришёл с севера. Такой же грозный, но такой же желанный, – она обрадовалась удачному сравнению. – Верно, и такой же плодородный?
Глава VIII. Патриарх
Поход в Нимфей стал началом чего-то большего. Сумконош вдруг охватило сильное оживление. В убежище каждый день прибывали какие-то люди из предместий, из других городов и фем. Мелькали подозрительные свёртки с оружием. Появилось серебро. Много серебра. Скоморох решил, что дело идёт к восстанию.
– Не выходи, – как-то предупредил его Дед. – Там прибыл монах от твоего священника. Вам, думаю, лучше не видеть друг друга.
Вечером зашёл Трифон и пояснил.
– Извини, но мы малость поможем твоему врагу. Он всерьёз роет под Каллиста, и мы просто обязаны использовать столь удобный случай. Тем более, что наши связи могут иметь решающее значение. Мы не воины. Мы не умеем брать дворцы и крепости. Зато в состоянии подбить на борьбу других.
По городу поползли слухи.
– Каллиста заносит… – говорили в народе. – Он умышляет против василевса… Патриарх в тайном сговоре с Палеологом…
Людям всегда интересно наблюдать за падением с вершины власти кого-нибудь из великих современников. Даже тех, кто сочувствовал патриарху, это зрелище завораживало. Народ жил ожиданием развязки. Московские монахи подогревали сплетни щедрыми угощениями. Сумконоши вносили лепту, заполнив питейные заведения разносчиками слухов. Почуяв смуту, в город проникали тёмные личности, которые принимались вести собственную игру.
В какой-то корчме припёртый пьяной толпой чиновник вынужден был признать, что да, в окружении императора растёт недовольство патриархом. Двор бурлит негодованием, и вот-вот свара выплеснется наружу. Поговаривали, что когда преданные люди намекнули Кантакузину на связь патриарха с опальным Палеологом, тот просто взревел. Василевс решил сделать соправителем сына и отправил патриарху гневное письмо с требованием скорейшего венчания Матфея.
Как бывает в подобных случаях, Каллист узнал о сгустившихся над его головой тучах одним из последних. Алексий имел опыт тайных дел. Пребывая в чужой стране, он особенно строго придерживался главного своего правила – самому оставаться в тени. Даже купленные Щербатым мальки далеко не всегда знали, в чью пользу они работают, а потому слухи возникали как бы сами собой.
Каллист же терялся в догадках. С большей вероятностью против него могли умышлять паламиты-исихасты, вообще недовольное духовенство, генуэзцы, стремящиеся прибрать к рукам остатки торговли, венецианцы, требующие свою долю, мисяне, жаждущие полной независимости от Византии, сербы, что напротив, стремились возглавить православный мир после падения Константинополя…
Русский викарий занимал последнее место в долгом перечне подозреваемых.
После очередной вылазки в корчму, где пьяные братья притворно возносили императора и всячески унижали патриарха, Скоморох всерьёз задумался о последствиях. Помогать Алексию он не хотел, но в тайном обществе его голос звучал пока слабо. С другой стороны, так ли уж важно, станет или нет московский священник митрополитом? Ведь скоморох собирался разделаться с ним в любом случае.
Пожалуй, всё же важно, ведь покойный Калика не желал этого.
Новгородец обратился к Трифону с просьбой:
– Я смотрю, Каллисту недолго осталось носить регалии. Ты смог бы устроить мне встречу с новым патриархом? Но только так, чтобы я попал к нему перед московским викарием.
– Это возможно, – согласился Трифон. – Нынешний хартофилакс, патриарший печатник то есть, когда-то был среди наших сторонников. И хотя теперь он старается не вспоминать старых друзей, думаю, мы сможем устроить приём. Но чем это поможет тебе?
– Посмотрим. Есть на сей счёт задумка.
На Каллиста обрушился вал предостережений. Немногие друзья пытались предупредить, враги – запугать. Бешенство императора больше не выглядело политической уловкой. После отказа владыки возвести на трон Матфея, василевс всерьёз осерчал на него. Но куда более верным признаком краха стало отступничество многих сторонников. Окружением патриарха овладел ужас. Друзья побежали.
Наконец, какой-то юродивый возле Софии напророчил Каллисту скорую погибель. Речь шла уже не о должности, а о самой жизни. В другое время священник не обратил бы внимания на болтовню убогого, но после стольких прозрачных намёков, он воспринял его слова серьёзно.