Должно быть, Вы поняли, что я неисправима, и разлюбили меня. Вы отступились и решили: пусть ее! Вы больше не упрекали меня и, когда я трогала родинку, делали вид, будто не замечаете.
И вот что удивительно: привычка, которую не смогли одолеть ни ругань, ни побои, вдруг исчезла. Не потому, что ее пытались исправить насильно, а как-то сама по себе.
Однажды, будто вспомнив, я сказала Вам:
— А ведь я последнее время перестала трогать родинку.
— Угу, — ответили Вы бесстрастно.
Я хотела упрекнуть Вас, сказать: уж раз Вам это было безразлично, почему Вы прежде так ругали меня? И надеялась, что Вы в свою очередь ответите: если столь несложно оказалось освободиться от привычки, почему ты не сделала этого раньше? Как жаль, что мы не сказали этих слов друг другу.
Тереби хоть целый день свою родинку — мне все равно, до того ясно читалось на Вашем лице, что я сразу потеряла к ней интерес. Правда, теперь уже из чистого упрямства решила потрогать ее у Вас на глазах, но, странно, рука не потянулась к родинке.
Мне стало так грустно, так досадно…
Тогда я попробовала незаметно для Вас потеребить родинку — рука упорно не желала мне повиноваться.
Я опустила голову и закусила от досады губы.
«Так как же ты собираешься поступить с родинкой?»— хотела я тогда услышать от Вас, но с тех пор в разговорах между собой мы уже никогда о ней не вспоминали.
Должно быть, вместе с этим многое кануло в прошлое.
Отчего я не освободилась от своей привычки в ту пору, когда Вы меня за нее ругали? Поистине я скверная женщина!
Теперь я вернулась в родительский дом. Однажды, когда мы вместе с матерью купались, она вдруг сказала:
— Ты подурнела, Саёко! С годами, видно, не поспоришь!
Я удивленно поглядела на мать. Она-то по-прежнему была полной и белотелой, ее кожа матово светилась.
— Ты, наверно, и родинку свою разлюбила?
Пришлось хлебнуть мне горя с этой родинкой, хотела я пожаловаться матери, но вместо этого сказала:
— Говорят, врач без труда может срезать родинку.
— Вот как? Значит, врач может?.. А если шрам останется?! — воскликнула мать — правда, без особого беспокойства. — А мы, помню, дома часто смеялись: мол, Саёко вышла замуж, а все, верно, теребит свою родинку.
— Теребила.
— Так мы и думали!
— Нехорошая, конечно, привычка. А скажите, матушка, когда появляются родинки?
— В самом деле, с какой поры они появляются? У грудных детей я что-то не замечала.
— У моего ребенка тоже пока нет.
— Вот как! Во всяком случае, с годами их становится больше. А у тебя родинка особая. Она большая и появилась, скорее всего, когда ты была совсем еще малюткой. — Мать поглядела на мою шею и рассмеялась.
А я в те минуты думала: наверно, в детстве родинка на моей шее была всего лишь милой темной точкой, и мать с моими старшими сестрами, забавляясь со мной, часто дотрагивались до нее пальцами. Не от этого ли и у меня появилась эта привычка?..
Здесь, в родительском доме, ложась в постель, я снова стала трогать родинку, надеясь вспомнить детские годы, свое девичество.
Сколько лет я к ней не прикасалась!
Вас нет рядом, и я могу не стесняясь теребить ее. Но никакой радости я не испытываю. Стоит мне коснуться ее, и на глаза наворачиваются холодные слезы.
Надеялась предаться девичьим воспоминаниям, а вспоминала Вас.
Негодная жена, несносная женщина, с которой Вы, должно быть, разведетесь, укладываясь в постель и теребя родинку, думала только о Вас, странно, правда?! Такого я и сама от себя не ожидала!
Переворачивая мокрую от слез подушку, я засыпала, и мне даже снился сон о родинке. Будто в некой комнате — проснувшись, я не могла припомнить где — находимся мы с Вами и еще одна незнакомая женщина. Я пью сакэ и, кажется, сильно опьянела. Я настойчиво прошу Вас о чем-то.
В какой-то миг я даю волю своей жалкой привычке, и моя левая рука тянется через грудь к правому плечу — туда, где плечо соединяется с шеей. Я касаюсь пальцами родинки, и она вдруг безо всякой боли отрывается. Сжимая родинку пальцами, я начинаю ее разглядывать. Она словно шкурка сваренного черного боба. Я капризничаю, требую, чтобы Вы вложили ее в свою родинку, что сидит рядышком с Вашим носом.
Потом я сама пытаюсь это сделать, хватаю Вас за рукава кимоно и, обливаясь слезами, припадаю к Вашей груди…