Поставив тарелки на стол, официант налил кофе в две чашки и удалился. Через пару минут из ванной вышел Данте в белом махровом халате, который изумительно контрастировал с его оливковой кожей. В его растрепанных черных волосах поблескивали капельки воды. Он запросто мог бы рекламировать средства для бритья.
— Ты голодна? — спросил он, выдвигая стул.
— Просто умираю с голоду.
— В таком случае, — он указал на закрытые фарфоровыми крышками тарелки, — может, тебе следует посмотреть, что там?
Очевидно, Данте хотел произвести на нее впечатление своей щедростью, но Маккензи, несмотря на голод, не стала проявлять особого энтузиазма. Немного помедлив, она подняла крышку первой тарелки и обнаружила яичницу с лососем. Во второй тарелке оказалась горка жареного бекона с грибами, в третьей — блинчики, к которым была подана чаша спелой клубники и джем.
Затем Маккензи подняла четвертую крышку и обнаружила под ней то, чего ей никогда еще не приносили в номер отеля вместе с завтраком.
— Что это? — спросила она, уставившись на плоскую коробочку на серебряном подносе. Ее охватил страх. — Данте?
— Это сюрприз, — сказал он. — Открой.
Она покачала головой.
— Я не понимаю.
— Просто открой.
Дрожащими руками Маккензи взяла коробочку и, открыв ее, забыла о голоде. На черном бархате лежала восхитительная подвеска с изумрудами и бриллиантами на золотой цепочке, а рядом с ней соответствующие серьги.
Нахмурившись, она снова покачала головой.
— Не понимаю, откуда это взялось.
— Доставили из ювелирного магазина внизу, — произнес Данте. — Бери. Это мелочь.
— Ничего себе мелочь! Они великолепны. Только не говори, что они настоящие.
Подойдя к Маккензи, Данте взял из коробочки подвеску и надел ее ей на шею. Девушка почувствовала тепло его пальцев и прикосновение холодных камней к ее груди. Она приподняла подвеску, чтобы получше ее разглядеть, в то время как Данте аккуратно вставил в мочки ее ушей серьги. Затем он взял ее за руку и подвел к большому зеркалу.
— Я хотел подарить тебе что-нибудь, что подходило бы к твоим глазам, — сказал он, убирая назад ее волосы. — Тебе нравится?
Драгоценные камни сверкали при каждом ее движении, придавая еще больше яркости ее глазам. Сколько стоит такой комплект? Она даже боялась предположить. А если она его примет, ей это дорого обойдется.
— Они очень красивые, — призналась Маккензи, — но дело не в этом.
— Как раз в этом, — возразил Данте, положив руки ей на плечи и наклонившись, чтобы поцеловать ее в шею. — Ты моя любовница. Почему я не могу немного тебя побаловать? Особенно после того, как ты спасла очень важную для меня сделку.
От его прикосновений у нее внутри началось разливаться тепло, однако его слова подействовали на девушку как ушат холодной воды. Значит, украшения — плата за оказанные услуги?
Это неправильно! Такой подарок должен быть свидетельством любви. В противном случае он утрачивал ценность.
Да, она согласилась стать любовницей Данте Карраццо, но не нуждалась в вознаграждении.
— Данте, они очень красивые, — призналась она и увидела, как его глаза победоносно засверкали. — Но я не могу их принять. Я согласилась на эту сделку не для того, чтобы ты забрасывал меня подарками. Если тебе вдруг вздумалось стать великодушным, есть кое-что другое, чего мне хотелось бы гораздо больше. — Отстранившись, она сняла серьги и подвеску и положила их обратно в коробочку.
Данте наблюдал за ней в зеркало. Его лицо вновь приняло привычное суровое выражение.
— И что это все значит? — спокойным тоном спросил он, однако Маккензи чувствовала, что надвигается буря.
— Ты прекрасно знаешь, почему я здесь. Ты обещал мне подумать насчет будущего «Эштон Хауса».
Обернувшись, Данте указал на футляр у нее в руках.
— И это запрещает мне делать тебе подарки?
— Это означает, что меня нельзя купить с помощью утешительных призов.
— Думаешь, я пытаюсь тебя купить?
— А разве это не так? Послушай, Данте, для меня важно спасти «Эштон Хаус», а не получать в подарок бесполезные безделушки за то, что я с тобой сплю.
— Бесполезные безделушки. — Его голос был холодным как лед, когда он отнял у нее футляр с украшениями и положил на поднос.
— Тогда, может, скажешь, приблизился ли ты к принятию решения… — осторожно произнесла она.
— Нет.
— Не приблизился или не скажешь?