Я злился на Никола за то, что он выбрал наиболее доступную из двух.
А в общем, не все ли равно, о чем я думал в тот день, если в восемь часов, подняв воротник пальто, я подходил к углу набережной Сен-Никола? Они уже ждали меня, и я сразу же по описанию Никола узнал Шарлотту — она была среднего роста, пухленькая, с большим бюстом, вьющимися волосами, которые выбивались из-под шляпки. Рядом с ней подруга ее показалась мне маленькой, незначительной и какой-то робкой.
— Позвольте представить вам моего друга Алена, о котором мы уже говорили.
Я заметил, несмотря на темноту, что на Мод было темно-зеленое пальтишко с очень скромным меховым воротничком. Мне вдруг стало ее жалко. Она робко протянула замерзшую ручонку, и я невольно подумал, что она похожа на жертву, которую привели мне на заклание.
— Пойдемте-ка лучше туда, дети мои! — воскликнул Никола.
— Куда?
— Само собой, в кино!
Мне стало противно. Слишком уж было ясно, что мы идем туда только ради темноты!
— Имей в виду, — говорил он мне дорогой, держа Шарлотту под руку, словно она уже давно его возлюбленная, — тебе надо вести себя поосторожнее, потому что у Мод престрогий папаша. Ведь верно, Мод?
Он всячески старался показать мне свою близость с девушками, разыгрывая их старого приятеля.
— Лучше сразу тебе знать, что человек он несговорчивый. А ведь воображает, будто Мод паинька, сидит у Лотты и вместе с ней зубрит стенографию. Если бы он знал…
Никола это казалось забавным, Лотте тоже, но нам с Мод было не до смеха. Мы шли с ней рядом, разумеется не прикасаясь друг к другу, и нам совершенно не о чем было говорить. В кино Никола и Лотта нарочно вели себя нескромно, и Никола время от времени оборачивался к нам, как бы приглашая последовать их примеру.
— Ну, как там, сзади? Идут дела?
Мы с Мод ни слова не сказали друг другу, только в антракте, когда ходили пить лимонад, она тихо произнесла:
— Я думаю, мне лучше уйти.
Я так и не понял — то ли я разочаровал ее, то ли ей было так же мучительно неловко, как и мне. Пожалуй, я и сейчас не понимаю. Никола с Лоттой уговорили ее остаться. После кино мы вчетвером дошли до дома Мальтерров.
— Может быть, зайдете?
Я покачал головой.
— Имей в виду, — предупредил Никола, — через два дня поздно будет. У матери Лотты кончаются ночные дежурства.
Они вошли в дом, и дубовая дверь закрылась за ними. Мы с Мод остались на улице.
— Разрешите проводить вас?
— Только до конца набережной. Не нужно, чтобы кто-нибудь видел нас вместе.
— Почему? Из-за вашего отца?
— Да.
Я заметил, что она ответила не сразу.
— Он и в самом деле такой строгий?
На это она не ответила. Мы стояли у самой воды, неловкие, растерянные.
— Знаете, я ведь не такой, как мой друг.
— Знаю.
— Это все он… Это он заставил меня прийти…
— Да…
— Но теперь я об этом не жалею.
Она в темноте быстро подняла на меня глаза и тотчас же потупилась.
— Вы хороший, — прошептала она.
Почему вдруг я почувствовал такое волнение? Ведь еще три часа назад я ее не знал и даже не разглядел как следует…
— Надеюсь, я вас еще увижу?..
Это прозвучало как вопрос, но она ничего не ответила.
— Мне пора домой. Спокойной ночи. Спасибо за вечер.
— Это я должен вас благодарить.
— Нет, я.
Она протянула мне руку без перчатки, по-прежнему холодную, но я не посмел задержать ее в своей.
Я не знал еще, что влюблен, но понял это, когда лег в постель, и, уткнувшись лицом в подушку, почувствовал, что сейчас заплачу…
Мы еще дважды встречались с ней во время рождественских каникул, и оба раза в компании Лотты и Никола; один раз мы ходили в кино, во второй — в нашем распоряжении был только час, и мы гуляли в темном парке.
Мы шли сзади, и к концу прогулки рука Мод оказалась в моей.
— Вы когда возвращаетесь в Пуатье?
— В среду. — Неожиданно для самого себя я добавил — Но я по-прежнему буду приезжать на мотоцикле по субботам и воскресеньям.
— Я знаю.
— Что?
— Что вы приезжаете сюда каждую пятницу. Разве вы забыли, что я работаю в префектуре?
Я был молод, почти так же молод, как ты теперь, вот почему я не смею утверждать, что не ошибался в ней. Больше всего меня умиляла ее покорность, которой я никогда больше не встречал ни у одной женщины и которую назвал бы гордой покорностью.