— Я подумал, что вам, может быть, захочется еще раз взглянуть на рог, — сказал Индиго, протягивая рог Джону Папасу.
Тот почти уж коснулся рога, но затем покривился, насмешливо и горько, и уронил руку.
— Что толку? — сказал он. — Золота у меня с прошлого раза не прибавилось.
Индиго, не отвечая, поднес рог к губам. Короткая, быстрая вереница нот пронеслась по магазину, вот вам, из Шейры с любовью. Резко оборвав музыку, Индиго вручил рог Джону Папасу.
Джон Папас держал рог, как мог бы держать ребенка. Индиго, чуть улыбаясь, смотрел на старика. Оба молчали. С секунду Джон Папас глядел на Индиго, потом ушел в мастерскую.
— Ты же умрешь без него, — сказала Джой. — Мне Синти говорил.
— А что я говорил тебе о Лорде Синти? Каким воспользовался словом? — улыбка Индиго стала немного шире. — В одном только вашем городе живут трое Древнейших. Ты каждый день встречаешь их на улицах, просто не узнаешь.
— Ты с ума сошел, — прошептала Джой. — Древнейшие в Вудмонте? Ты сумасшедший.
Индиго рассмеялся, звук его смеха был почти так же неуловим, как музыка.
— И в Вудмонте, и повсюду, где Граница соприкасается с вашим миром. Я же говорил тебе, врут они, и Синти, и все остальные. Мы можем жить здесь без всякого ущерба для себя. Отличнейшим образом можем.
Джой собралась было выпалить: «Не верю я тебе», — как вдруг вспомнила задумчивый голос Принцессы Лайши, произнесший: «Быть может, Шейра связана с твоим миром просто-напросто нашей беспредельной зачарованностью им». И потому, понизив голос, тем более, что уже слышались шаги возвращающегося Джона Папаса, просто спросила: «Почему? Почему хоть кто-то из вас хочет жить здесь? Выглядеть как мы? Когда можно быть Древнейшим в Шейре?».
Индиго взглянул ей в глаза и на миг лицо его лишилось и всегдашней легкой насмешливости, и красоты другого мира, в нем осталось лишь что-то, похожее на человеческую боль.
— Ты думаешь, это так уж прекрасно? Вечно оставаться волшебным, подобным ангелу, чистым, лишенным возможности выбора? Не говорить и не думать о том, кто ты есть, просто из-за того, что ты собой представляешь? Говорю тебе, глупое, глупое, невежественное, жалкое смертное существо, — я скорее предпочту быть тобой, чем самим Лордом Синти. А этого никто из Древнейших никогда и никому не говорил.
— Ладно, — сказала Джой. — Ладно, флаг тебе в руки.
Слова Индиго разозлили ее, но страстность, прозвучавшая в них, ошеломила настолько, что никакого другого ответа придумать она не смогла. Джон Папас был уже рядом, в глазах его читалась страшная усталость.
— Может, мне и удастся раздобыть еще немного золота, — сказал он. — Загляните через несколько дней, через неделю, там видно будет.
— Может быть, — отозвался Индиго. Он взял серебристо-синий рог из рук Джона Папаса и вышел, не сказав больше ни слова, хоть Джой и окликнула его:
— Послушай, погоди, нам надо поговорить!
Дверь хлопнула, оставив ее и Джона Папаса по-дурацки моргать, уставясь друг на дружку, и музыка Шейры почему-то еще посмеивалась в темных углах магазина.
— Я должен его получить, — ровно произнес Джон Папас. — Во всей моей жизни не было ничего, ничего, чем я хотел бы обладать так, как этой вещью, этим рогом. И сказать по правде, мне за себя стыдно.
— Я знаю, — отозвалась Джой. — Знаю. Но это безумие, он не может так поступить, продать свой рог. Что бы он ни говорил — если Древнейший теряет здесь свой рог, ему уже не вернуться на Шейру. Он умрет здесь, мистер Папас, и он это знает!
— Его дело, — сказал Джон Папас. — Его выбор. Я Границу не пересекал и единственное, что знаю я, — он вдруг запустил руку в волосы, — вертелась тут у меня худущая девчонка, и вдруг из нее полилась такая музыка, какой я отродясь не слышал, и не я один — никто. Но они ее услышат. Клянусь Иисусом и всеми святыми его, они ее услышат.
Джой попыталась его перебить, но старика было уже не остановить, он мечтал вслух, таким она его еще не видела.
— Ладно, главное, ты должна научиться записывать музыку, и побыстрее, научится сплетать голоса, писать ими картины, понимаешь? Научиться настолько, чтобы люди смогли увидеть место, в котором ты побывала, Шейру, смогли ощутить ее, не просто услышать. Придется нам с тобой попотеть, Джозефина Ангелина Ривера.
И он мягко подтолкнул ее к пианино.
— Не могу, — сказала Джой. Во рту у нее пересохло, в горле першило. — Мне нужно идти, увидимся завтра.
И она выскочила на улицу, в первый миг ослепнув от белого солнца, и побежала, потея от страха, налетая на людей, заглядывая в лица прохожих в поисках глаз, принадлежащих Шейре.