Девичья мечта начинала как-то блекнуть. Не было в Светозаре тех черт, которые она в первую очередь искала в человеке, который должен был бы стать для нее гораздо больше, чем просто первый встречный: внутренней зоркости, но не холодной, граничащей с липким любопытством, а теплой и сильной, готовой в любой миг на дружескую поддержку. И еще – доверия к чужой чуткости. А вместо этого нашла узкотерриториальные восторги, заслоняющие весь белый свет. Видите ли, эта заброшенная планета – самая лучшая в мире и все потому, что здесь живем и работаем мы. Как там значилось на фасаде трапезной? "Наши простейшие – самые простые во Вселенной!" Характерная надпись. И беда в том, что это не просто устаревшая студенческая шуточка. Чтобы не высказать все это вслух. Варвара изо всех сил стиснула зубы, отчего встопорщились усики над верхней губой, и, круто повернувшись, пошла к ангароподобному строению, именуемому телятником. Она шагнула через порог и очутилась нос к носу с пиратской физиономией Сусанина.
– А вы зачем сюда? – напустился он на нее без малейшего вступления и повода. – Я вас не вызывал. И в график дежурств не включал. Пока. Но могу и передумать, если вы чересчур свободны.
– Добрый вечер, Евгений Иланович, – сколь возможно вежливо проговорила Варвара. – Я зашла за каким-нибудь халатом: все мое унесло в море.
– А разве я вас посылал в море?
– Евгений Иланович, – еще более вежливо и спокойно ответствовала девушка, – в море я купалась после окончания рабочего дня. И буду делать это ежевечерне.
– Рабочий день экспедиционника заканчивается, когда он закрывает глаза, – мрачно проговорил Сусанин. – Засим начинается рабочая ночь, ибо собственный сон должно рассматривать как биологический эксперимент. Новичкам ясно?
– Ясно, – сказала Варвара, влезая в чей-то – а похоже, Сусанинский – халат. – Возвращаюсь на рабочее место.
Она повернулась и вышла из лабораторного "предбанника". Дверь фукнула на нее сложным комплексом противобиотической защиты, убивающей споры земных растений, составляющих рацион здешних стеллеровых телят, которых готовили для переброски на свою прародину. После такого душа стало еще холоднее, и девушка искренне обрадовалась, когда наткнулась на Кони.
– А море вас ограбило! – почти радостно воскликнула та – похоже, здесь с восторгом воспринимали любые капризные выходки несравненной Степухи. – Накиньте мою кофточку, холодает.
Варвара дважды обернулась в шуршащую ткань, которая достала до колен, и без малейшего на то основания подумала, что это – второй после Теймураза человек, которому она могла бы до конца довериться.
– Что-нибудь еще, Варюша?..
– Нет-нет, – поспешно возразила она, уже не противясь ненавистному обращению. – Впрочем… Вы ведь в хороших отношениях с семьей этого малыша, Пидопличко, кажется?
Кони удивленно кивнула. Ее поразил не столь неожиданный поворот в разговоре, а сомнение в том, что она хоть с кем-то может не быть в хороших отношениях.
– Тогда подскажите им мысль сделать несколько топографических снимков своего малыша – и даже лучше в движении. Кони удивилась еще больше, но промолчала.
– У меня появилось странное ощущение, – Варвара поняла, что ей придется как-то объяснить свою просьбу, а лгать этой обаятельной женщине совсем не хотелось. – Мне кажется, что каждого из нас здесь как-то проверяют… Тестируют.
– Кто?!
– Не знаю, не знаю. И боюсь, что не кто, а что. Если это предположение хоть как-нибудь подтвердится, то придется и с нашей стороны ставить опыты, а уж тут-то живым ребенком рисковать будет нельзя, потребуется голографическая копия.
По доброжелательному, но абсолютно непроницаемому лику Кони совершенно невозможно было догадаться, как она относится к подобным фантазиям. Тем не менее она сказала:
– Я постараюсь сделать так, чтобы у мамы Пидопличко самостоятельно появилась мысль обратиться к вам – ну, хотя бы для составления семейного альбома. А теперь ступайте да загляните в трапезную, выпейте чего-нибудь погорячее.
Варвара благодарно кивнула и затрусила по парковой тропинке, полами необозримого одеяния цепляясь за колючий кустарник. Вчера – погорячее, сегодня – погорячее… Нет, не складывались у нее отношения со здешним морем.
Киб с неполным комплектом конечностей был занят нетипичной для него деятельностью – закрашивал надписи на косяке, раскрашенном под камешки. К резной арочке была пришпилена записка: "Просим больше не изощряться в остротах – Степка учится читать".
Гм. В три-то месяца.
– Кофейком напоите? – спросила она, приблизясь. Киб тотчас же засунул кисть за притолоку, метнулся внутрь и занял свое исходное положение: брюхом на стойке, три щупальца свешиваются по ту сторону, два – по эту.
– Ром, абсент, вишневая настойка! – гаркнул он голосом, пародирующим Артура Келликера.
Даже новичку было ясно, что перечисленных напитков на далеких планетах попросту не держат, да и на Большой Земле их отыщешь разве что в кафе, стилизованных под старину. А помимо всего, кибы вообще не имели речевых приставок, не то что роботы. При большом желании их можно было запрограммировать так, чтобы они скрипом, звоном или щелчками подавали звуковые сигналы, но даже простейшая фраза азбукой Морзе доводила их до катастрофического перегрева.
В данном случае было похоже, что кто-то из местных остряков впаял в обрубок недостающего щупальца микромагнитофон.
– Чашечку кофе погорячее и без цитат из Ремарка, но с сахаром.
– Ром, абсент, вишневая настойка! – Вероятно, магнитофон срабатывал на любой звук человеческой речи. Надоедало это со второго же раза.
Из-под стойки показался подносик с подозрительной полоскательницей кубиков так на четыреста пятьдесят. Это, разумеется, и отдаленно не напоминало то живительное питье, которым пользовал ее Теймураз после вчерашнего бесславного ныряния. Она, обжигаясь, опустошила всю емкость и побежала к себе в таксидермический корпус, выделяющийся среди окрестных коттеджей казенным однообразием квадратных окон и распахнутым сейчас громадным фонарем скульптурно-моделировочной мастерской, находящейся во владениях Пегаса.
Если прибавить к тому подземный голографический блок и химическую "кухню", где заправляла Пегги, то в целом лаборатория производила чуть ли не ошеломляющее впечатление. И работать здесь практически предстояло одной Варваре.
Разумеется, девушка и не подозревала, что Полубояринов, отправляя ее на Тамерлану, прекрасно отдавал себе отчет в том, что один человек, родись он семи пядей во лбу или будь он даже легендарным Заславским, не сможет создать музея фауны целой планеты. "Очень уж она воинственная, – сказал он своему заместителю, когда за Варварой закрылась дверь его кабинета. – Вот и пусть повоюет там с Сусаниным, понаделает грамотных голограмм и хотя бы разберется с теми шкурами, которые накопились на кухне. А годика через полтора, когда станет у нас полегче с кадрами, подошлем ей двух-трех специалистов и, разумеется, начальство, чтобы ни от кого не зависеть".
Варя Норега этого монолога не слышала и по крайней своей наивности, извиняемой возрастом, полагала, что перед ней стоит трудная, но посильная задача, с которой она справится с помощью двух роботов и, естественно, без начальства.
Дело только в сроках.
Одинокой она себя тоже не чувствовала, так как Пегас и Пегги работали по двадцать четыре часа в сутки, то есть каждый за троих, и на них можно было положиться.
Подходя к зданию таксидермички, девушка опасливо оглянулась: не увидел ли ее кто-нибудь в столь экзотическом наряде? Но улочки были пусты, а вот из помещения доносилось голосистое ржанье Пегги. Та-ак, опять она Пегасу байки на биохимические темы рассказывает!
Варвара толкнула дверь и замерла от негодования: вместо обычного Пегаса ее роботессу самым естественным образом развлекал Теймураз, и это в то самое время, когда она сама только что получила выволочку за безделье в нерабочие часы!