Одри отпустила руку дочери, шагнула вперед с достоинством, которое поддерживало ее все эти долгие суетные годы, и бросила в могилу белую лилию. Торопливо прошептав молитву, она подняла глаза к угасающему солнцу, которое садилось за деревья. Длинные черные тени легли на церковный дворик. В этот момент ее мысли перепутались и унеслись в те времена, когда под палисандровыми деревьями расцветала ее любовь. Теперь она стара и никогда не полюбит снова — не полюбит так, как любила в юности. Возраст украл у нее эту невинную надежду. Перед черной могилой своего мужа Одри наконец-то отдалась потоку воспоминаний, которые вереницей призраков возникали в ее мыслях. Никакие узы больше не сковывали их крыльев. Она снова стала молодой девушкой, а все ее мечты были яркими, новыми и многообещающими…
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Буэнос-Айрес,
английская колония Херлингем, 1946 год
— Одри, идем скорей! — крикнула Айла, хватая свою шестнадцатилетнюю сестру за руку и с силой выдергивая ее из шезлонга. — Тетя Хильда и тетя Эдна с мамой пьют чай. Я успела подслушать, что Эмму Таунсэнд застали в объятиях аргентинского парня. Стоит послушать. Это что-то!
Одри закрыла книгу и последовала за сестрой, которая уже бежала по лужайке к зданию клуба.
Декабрьское солнце с трудом прокладывало себе дорогу к Херлингему — крохотному предместью Буэнос-Айреса, где царили английские нравы и традиции. Жители его всеми силами сопротивлялись ассимиляции с туземцами, успевшими сплотиться в крепкую здоровую нацию. Подобно хрупкому плоту в Испанском море, англичане плавали здесь под своим флагом, горделиво выставляя напоказ свою национальную принадлежность. Пьянящие запахи эвкалипта и гардении танцевали танго в воздухе, смешиваясь с ароматами чая и пирожных, приглушенным звучанием голосов, говорящих по-английски, стуком теннисных мячиков, вторящих шуму, создаваемому аргентинскими пони и болтовней гаучо[1], которые за ними присматривали. Две культуры двигались параллельно, как две лошади, не подозревая, что фактически тянут одну и ту же упряжку.
Одри с Айлой выросли в этом британском уголке Аргентины. Центром общины стал клуб, где в гостиной под строгими портретами короля и королевы подавались ростбифы, бифштексы и пироги с ливером. Британская колония была большой и влиятельной, а жизнь в ней была такой же приятной, как игра в крикет. За высокими тисовыми заборами в английских деревенских садиках прятались роскошные дома, связанные между собой грунтовыми дорогами, которые терялись в просторах пампасов. Сестры соревновались друг с другом на спортивных площадках, играли в теннис, плавали, дразнили соседского страуса, бросая ему в загон мячики для гольфа и с восторгом наблюдая, как он их заглатывает. Они носились на лошадях по равнинам, гонялись в высокой траве за зайцами. Когда солнце садилось и щелканье крикетных бит сменялось фырканьем пони, возвещая о наступлении вечера, они вместе с мамой и кузенами устраивали пикник в тени эвкалиптовых деревьев. То было безмятежное, наивное время, свободное от проблем взрослого мира. Сложности готовила им взрослая жизнь, а пока все интриги и скандалы, шепотом обсуждавшиеся в общине за поглощением ячменных лепешек и огуречных сэндвичей, служили для девочек источником развлечений, особенно для Айлы, которая страстно желала поскорее стать старше, чтобы получить право точно так же сплетничать.
Когда сестры Гарнет вошли в клуб, присутствующие оторвались от своих чашек с китайским чаем и ячменных лепешек, чтобы проводить их взглядом. Девочки привыкли к тому, что на них смотрят, но если Одри всегда застенчиво опускала глаза, то Айла еще выше поднимала подбородок и пытливо разглядывала гостей, морща свой изящный носик. По мнению матери, такое внимание объяснялось тем, что их отец был очень влиятельным человеком — председателем Ассоциации промышленников, но Айла знала — причиной всему их густые волнистые волосы, спадающие до талии и искрящиеся подобно высушенному на солнце сену, а также хрустально чистые зеленые глаза.
1
Гаучо — этническая группа в Аргентине, образовавшаяся в XVI–XVII вв. от браков испанцев с индейскими женщинами; вели бродячую жизнь, работали пастухами.