— Жду тебя, — ответил он, вставая.
Когда молодой человек вышел на свет, Одри заметила, что его закрытое шляпой лицо серое, как пепел, а глаза — опухшие и заплаканные.
— О, Луис, я не могу поверить, что она умерла, — сказала Одри, чувствуя неловкость.
Луис хотел заключить ее в свои объятия, но что-то останавливало его. Казалось, любовь покинула сердце Одри. Теплая аура, обычно окружавшая ее, сменилась холодностью, которая теперь удерживала его на расстоянии. Смерть Айлы нарушила естественный ход событий. Луис проглотил обиду и попытался заговорить, но из горла вырвался только хрип.
— Она была моим самым лучшим другом, — продолжала Одри, не замечая его боли. — Я не представляю, как буду жить без нее!
Луис смотрел на свою возлюбленную — маленькую, несчастную и настолько бледную, что, казалось, жизнь тоже покинула ее, оставив лишь восковое тело. Его длинные пальцы нервно двигались в воздухе, а звучание музыки в сознании усиливалось. Душераздирающая траурная мелодия… Он тряхнул головой, чтобы избавиться от нее, но музыка становилась громче. Луис уже с трудом разбирал слова Одри. Потом, когда он уже практически не мог выносить этот кошмар, она обвила руками его шею и расплакалась у него на груди. Он крепко прижал ее к себе, вдыхая аромат ее кожи, словно это был кислород, необходимый ему, чтобы жить. Он закрыл глаза и зарылся лицом в ее волосы. Музыка стала утихать, сменившись неистовым биением сердца. Слезы немного облегчили боль. Они стояли в полной тишине, прильнув друг к другу. Одри — чтобы получить поддержку, Луис — чтобы выжить. И они оба знали, что смерть Айлы вдребезги разбила их мечты.
— Что теперь будет? — спустя несколько мгновений спросил он.
Инстинктивно Луис чувствовал, что не следовало задавать этот вопрос, но не мог сдерживать себя. Его нетерпение возрастало.
Одри отстранилась и села на скамью. Она вспомнила о скандале, связанном с Эммой Леттон, и злобные «крокодилицы» снова возникли в ее воображении, как темные судьи, жаждущие приговорить ее, Одри, к жизни в изгнании за то, что она причинила боль людям, любившим ее больше всех на свете. Затем она увидела искаженное горем, испуганное лицо матери и поняла, что еще недостаточно сильна и самостоятельна, чтобы плыть против такого мощного течения.
Луис присел рядом с ней. Он всмотрелся в ее изможденное лицо, и его плечи уныло опустились. По выражению лица Одри он догадался, что она сейчас скажет.
— Нам не обязательно обсуждать это сейчас, — добавил он поспешно, желая забрать назад свой вопрос, но было слишком поздно.
— О, Луис, разве ты не понимаешь? Я не могу причинить боль своим родителям. Смерть Айлы сломила их — она сломила всех нас. Я не могу думать только о себе. Не могу думать только о своем собственном счастье. Разве ты не понимаешь? — Она посмотрела на него грустными глазами и едва слышно добавила: — Мне нужно время.
— Я буду ждать столько, сколько ты захочешь. — Он сжал ее руку, но перчатка стала барьером, который помешал ему восстановить их близость.
Одри покачала головой.
— Я не знаю, как долго это будет продолжаться. Теперь я — единственная дочь. Я не могу огорчать родителей.
Луис больше не мог сдерживать раздражение, и на его лице вдруг появилось выражение страшной злости.
— А как же я? — Его голос эхом отдавался в стенах церкви. — Разве я больше ничего для тебя не значу?
Одри снова встала и взяла его руки в свои.
— Конечно, значишь. Я люблю тебя.
— Тогда поступай так, как велит тебе сердце!
— И разбить сердца тех, кто мне дорог? Я не могу. Не сейчас.
— А как же твои мечты?
— Я боюсь мечтать, Луис, потому что мои мечты приносят мне боль.
Луис откинулся на скамье и устремил взгляд вдаль. Было холодно. Он дрожал. Вдруг у него появилось такое чувство, что умерла не Айла, а Одри. Его рот исказило отчаяние. Большую часть своей жизни он прожил без любви, а теперь, насладившись теплом любви Одри, он не знал, как будет жить без этого. Его будущее медленно таяло в клубящемся сером тумане, и все, что он мог сделать — наблюдать за тем, как оно ускользает. Спасения нет…
— Тогда всему конец? — спросил он глухим голосом. Битва состоялась, и он ее проиграл.
— О, Луис, пожалуйста, не говори так обреченно, — попросила Одри. — Я не могу сейчас мыслить здраво. Просто дай мне время, вот и все.
— Время для чего? — Он передернул плечами. — Ты же сама сказала, что не можешь огорчать свою семью. А я с рождения для всех — громадная неприятность.
— Луис…
— Да, так было всегда. Я огорчал своих родителей и Сесила. Я сею неприятности там, где появляюсь. Но доставлять лишние хлопоты тебе? Нет!