ИШТВАН: Но если все это осуществится, значит: если напишу настоящую сонату Вельзевула, то, может, мы все выплывем в какое-то иное измерение?
БАЛЕАСТАДАР: Если я смогу перелить в тебя эту странность музыки, которая потенциально есть во мне, то, может, ты создашь то, о чем мечтаешь. Я не могу - у меня нет таланта. Поэтому в легенде говорится, что как бы (акцент на «бы») сонату сочинил Вельзевул, если бы и так далее... Это не неверие в возможность его реального существования, только в возможность сочинительства - при наивысших для этого данных.
КРИСТИНА: Мне кажется, что Вельзевул вообще не мог быть талантливым человеком: он мог сделать все, но фальшиво.
БАЛЕАСТАДАР: Человеком! Но через других он мог совершать правды зла ценой уничтожения их жизни. А в искусстве он мог бы творить величие - но только в наше время, в эпоху художественного искажения. Величия в таких масштабах до тех пор не было.
КРИСТИНА: Вы так говорите об этом Вельзевуле, что я на самом деле временами начинаю верить в его существование (налетает неистовый порыв ветра. Пауза).
БАБУШКА: Вы испортили нам предзнаменование, которое никогда на моих картах не ошибалось.
БАЛЕАСТАДАР: Вы же видите, бабушка: мой расклад никогда не сбывался.
ШАКАЛЫЙ: Что-то из этого случиться должно. Я больше не вынесу этого унижения. Если я этого не совершу, погибну в катастрофе стократ худшей чем то, что может наступить потом (вынимает из кармана задумавшегося Иштвана револьвер и стреляет в госпожу Файтчачи, она падает. Шакалый выбегает через двери направо среди порывов усиливающейся осенней горной бури).
БАБУШКА: А слово стало плотию. Во имя Духа, Отца, Сына - дайте мне печенье с тмином.
КРИСТИНА: Боже - бабушка сошла с ума.
РИО-БАМБА: Займись той женщиной, Кристи. Я приведу бабушку в себя воспоминаниями (гладит бабушку по голове и шепчет что-то ей с сигарой в губах).
ХИЛЬДА: (сидя на земле) Боже, он убьет себя! Я так его люблю. Чего он хочет от меня? Вообразил себе, что не знает моей души. Кто излечит его от безумия, если я умру? (внезапно снова падает, Кристина щупает ей пульс и проверяет дыхание).
КРИСТИНА: Умерла, наверное - не слышу дыхания. Так прекрасна, как ангел. Не может быть правдой то, что о ней говорят.
БАЛЕАСТАДАР: И вот, вечер начался. Пойдем, Иштван: идем в шахту на Монте Чикля. А если там не найдем ад, найдем достаточно ада в себе, чтобы нашей сонатой затмить всех Вельзевулов мира. Сам я в это не верю, но так говорить меня вынуждает какая-то таинственная сила, которая выше меня и всего.
ИШТВАН: Ах - какое счастье жить и мучиться в Мордоваре! Я что-то чувствую, что давно спаивает одинокие звуки в какую-то тему, которую я еще не слышу. Я хотел бы пасть на самое дно моральной нищеты и снизу смотреть на свое творение, громоздящееся надо мной, как гигантская башня в огнях заходящего призрачного солнца. Тогда мрак может быть уже в долинах моей жизни.
БАЛЕАСТАДАР: Иди - именно эта минута подходящая. Но помни: если мы не найдем ада ни там, ни в нас самих, то ни один из нас и слова жалобы не пикнет. Пьем утренний кофе на железнодорожной станции в Уй-Мордовар и идем спать. А потом привычная жизнь, как будто ничего и не происходило. Клянешься?
ИШТВАН: Клянусь. (Выходят посреди вихря через средние двери. Иштван берет черное пальто и серую спортивную шапку с вешалки у двери).
КРИСТИНА: Хорошее начало. Одно только хорошо, что этот Шакалый совсем перестал мне нравиться.
РИО-БАМБА: (торжественно) Не прерываем вечер, настоящий мордоварский вечер, в котором странность и обыденность переплетаются в чудесный венец минут, вечных в своей красоте. Славься, о обыденность - без тебя не было бы на свете ничего странного! Подай вина, Кристи. (Ветер дует все сильнее. Кристина встает и идет налево)
Занавес
Конец первого акта.