Пустошане лучезарно улыбались, кивая одновременно и гостю, и собственному киберпереводчику, а тот усердно тряс хвостом, переводя грубые земные звуки на неслышимый язык пустошан. Золотисто-медовые блики, словно отсветы общих улыбок, скользили по стенам и полу. Атмосфера торжественного банкета не располагала к техническим подробностям, поэтому пустошане через свою жужелицу коротко передали, что их планета расположена слишком близко к собственному солнцу, да еще две теплые луны, поэтому, чтобы не страдать от избытка света и тепла, они "отбелили" поверхность планеты. Тем более что на всей суше наводился глобальный порядок - разравнивались горные хребты, уровень материков поднимался во избежание наводнений, смещались центры зарождения сезонных ураганов. Всех живых существ, разумеется, на это время пришлось убрать на луны и спутники, но ведь надо же было, в самом деле, рано или поздно этим заняться...
Рычин следил за причудливым танцем бронзовой жужелицы, медленно шалея. Сиянье, мерцанье, переливы - до какой же степени все это может осточертеть за каких-нибудь три часа своего бесконечного и бесшумного круговорота! И во всем этом радужном беличьем колесе было одно-единственное место, на котором мог отдохнуть человеческий глаз, и Рычин стал неотрывно туда глядеть.
Это был просто-напросто коридор, наклонно уходящий вниз, к подземным этажам космопорта. Овальная прохладная дыра, из которой непрошенно выползали стебельки темно-зеленого вьюнка, тоже не доносила ни единого звука, но это была естественная тишина, свойственная темноте. Рычин неотрывно глядел на эти чуть покачивающиеся стебельки вьюнка и все не мог припомнить, где же он видел точно такую же причудливую листву цвета колодезного мха, а потом вдруг вспомнил - да на полотнах и фресках Леонардо, его уединенные и, несомненно, для сладких греховных забав предназначенные гроты с ручьями и без, и лукавые, балованные мадонны из богатых, не плотницких семейств, и всюду эта зелень, где каждый листок - с остреньким подбородком, словно крошечный темно-оливковый оттиск Марииного лица...
Нолан перехватил его взгляд и невольно стал глядеть туда же. Он, правда, думал не о влажных субтропических вьюнках, свисающих со сводов прохладной галереи, которая, казалось, уводила в обитель каких-то не вполне дозволенных галактических блаженств; его глаза просто отдыхали на темном пятне, а сам он уже обдумывал завтрашний день с его первыми настоящими деловыми встречами, с проблемой необъятного потока информации, которую надо будет не просто принять и донести до базы, а уже здесь и сейчас обеспечить стопроцентную ее расшифровку. Здесь, несомненно, придется больше взять, чем отдать взамен; может быть, пустошанам даже не понадобится ровным счетом ничего, кроме радостного сознания, что где-то за условными зонами дальности, за провалами и искривлениями Пространства существует еще один человеческий мир.
Не гуманоидный, не человекоподобный - человеческий.
- ...Для того же, чтобы очистить атмосферу от разнообразных активных частиц, - монотонно потрескивал жук-переводчик, - накопившихся в ее верхних слоях за семьсот...
И в это мгновение раздался крик.
Он мог донестись только оттуда, из глубины таинственной галереи, и влажная ниспадающая зелень только приглушила его, но не скрыла той нестерпимой боли, от которой только и мог вот так кричать человек.
Нолан и Рычин вскочили разом, так что мелкая кибернетическая шушера брызнула во все стороны у них из-под ног. Одновременно щелкнули клапаны их шлемов, одновременно руки обоих землян непроизвольно метнулись к поясу, к тому месту, где на этот раз не было - и не могло быть - привычной тяжести десинтора.
Прижавшись плечами друг к другу, они ловили последние прерывистые всхлипы, которые, слабея и замирая, доносились до их праздничного, блистающего стола. Но вот все стихло, и только тяжелое дыхание Курта осталось каждому в хорошо подогнанной тесноте его шлема.
И только теперь серебряные лики пустошан, затененные недоумением и заботой, начали медленно обращаться к землянам. Сухонькие ладошки, воздетые кверху, плавно и согласованно заколыхались, словно колокольчики на.своих тонких стеблях. Жук-переводчик, напуганный резким движением людей и в запрограммированном порыве самосохранения шарахнувшийся было за какую-то не то супницу, не то крюшонницу, снова выполз, виновато затряс хвостиком и, повинуясь движению губ одного из своих хозяев, торопливо осведомился, что послужило причиной беспокойства высоких гостей.
Высокие гости переглянулись.
- Мы слышали крик, - не совсем уверенно проговорил Рычин, - кто-то звал на помощь...
Нолан качнул головой: в крике не было призыва, ибо так кричат только тогда, когда ничто на свете уже помочь не может.
Тень недоумения на лицах пустошан сменилась вполне определенным недоверием. Зашевелилось сразу несколько пар губ, заставив несчастную жужелицу несколько раз повернуться вокруг своей оси, прежде чем она сумела выбрать, кого же из своих хозяев она должна переводить в первую очередь.
И перевела.
Так вот, как это ни печально, но высокие гости стали жертвами переутомления. Никто не кричал. Никто не мог кричать - ПУСТОШАНЕ НЕ КРИЧАТ. Сильные эмоции остались там, в глубине ушедших веков, а сейчас от физической боли аборигенов предохраняют надежные препараты, от моральных же страданий уменье в совершенстве гасить свои эмоции.
И, чтобы помочь дорогим гостям забыть об этом печальном инциденте, флагман эскадрильи планетолетов малого каботажа продемонстрирует сейчас...
Крик вырвался из сумеречного колодезного коридора и заполнил собой весь объем этого неоглядного сияющего холла. Он взлетал вверх вдоль параболических стен, прямо к золотой крылатой фигуре, венчающей вершину строения, и было странно, что и до этого крылатого существа не доходит весь ужас, вся безысходность вопля, вытеснившего собою весь воздух. И тем невероятнее казались безмятежные, улыбчивые лица пустошан - как будто они сами и этот крик находились в различных, взаимопроникающих, но не контактирующих системах.