— Замолчите, иначе я не смогу сказать вам…
Она закрыла лицо руками и оставалась так несколько минут. Я видел, что она вся дрожит. Вдруг с какой-то трагической стремительностью она отняла руки от лица и надорванным голосом вскричала:
— Жизнь ваша в опасности! Уезжайте сегодня же!
И она убежала, чтобы встретить сестер, которые шли под низко склоненными миртами друг за другом, разговаривая и собирая цветы, чтобы украсить ими алтарь в часовне. Я медленно удалился. Начинало темнеть. На каменном гербе, венчавшем ворота сада, ворковали два голубя; при моем появлении они улетели. На шеях у них были яркие шелковые ленточки, должно быть повязанные пламенными руками праведницы, которые способны творить на земле одно лишь добро. Кусты левкоев цвели в расщелинах стены, ящерицы нежились на разогретых солнцем камнях, обросших сухими желтоватыми лишаями. Я отворил калитку и несколько мгновений глядел на этот сад, где было столько тени и благодатного покоя. Заходящее солнце золотило окна башни, на которой расположилась целая стая черных стрижей. В вечерней тишине слышно было только журчание фонтанов и голоса всех пяти сестер.
Пройдя вдоль садовой ограды, я очутился возле глинобитного домика с бычьим черепом на крыше. У порога сидела старуха и пряла. Вздымая клубы пыли, по дороге брело стадо овец. Увидав меня, старуха встала:
— Что вам от меня надо?
Осторожным движением она поднесла большой палец руки к сморщенным губам, послюнявила его и снова взялась за пряжу.
— Мне надо с вами поговорить, — сказал я.
Увидав в руке у меня два цехина, старуха приветливо улыбнулась:
— Заходите! Заходите!
Внутри было совсем темно, и старухе пришлось ощупью отыскивать светильник. Она зажгла его и, повесив на гвоздь, повернулась ко мне:
— Так что же надобно благородному синьору?
Она улыбалась широко открытым беззубым ртом.
Я сделал ей знак закрыть дверь, и она старательно прикрыла ее, бросив сначала взгляд на дорогу, по которой, звеня колокольчиками, лениво тянулось стадо. Потом она села под светильником на табуретку, скрестив на коленях руки, похожие на связки костей, и сказала:
— Вестимое дело, вы влюблены и сами виноваты, что счастья у вас нет. Приди вы ко мне раньше, вы бы давно знали, как поступить.
Услыхав такие речи, я понял, что имею дело с колдуньей, но нисколько этому не удивился, вспомнив загадочные слова капуцина. Несколько мгновений я молчал; ожидавшая моего ответа старуха уставилась на меня своими хитрыми и подозрительными глазами.
— Знайте, вы, ведьма, — крикнул я вдруг, — что единственно, зачем я пришел сюда, — это получить перстень, который у меня украли.
Старуха выпрямилась; она переменилась в лице и сделалась страшной:
— Что вы такое говорите?
— Я пришел за моим перстнем.
— Нет у меня вашего перстня! Я вас не знаю.
Она хотела кинуться к двери и распахнуть ее, но я приставил ей к груди пистолет; старуха забилась в угол, она едва дышала. Тогда, не сходя с места, я сказал:
— Я собираюсь дать вам вдвое больше денег, чем вам обещали за ваши злые чары, и вы не только в накладе не останетесь, но еще и выгадаете, — отдайте только кольцо и все, что вам принесли вместе с ним.
Старуха поднялась с пола, все еще тяжело дыша, и снова села на табуретку под светильником, который, мерцая, то озарял пергаментную кожу ее лица и рук, то вдруг погружал всю ее во тьму. Со слезами в голосе она пробормотала:
— Пропали мои пять цехинов, но вы мне дадите вдвое больше, когда услышите… Теперь ведь я знаю, кто вы.
— Так говорите, кто я.
— Вы — испанский кабальеро, который служит в гвардии его святейшества папы.
— Вы не знаете, как меня зовут?
— Сейчас, постойте…
Она опустила голову и на мгновение замолчала, стараясь вспомнить. Я увидел, что на губах ее дрожат какие-то слова, расслышать которые я не мог.
— Вы маркиз де Брадомин, — сказала она вдруг.
Тут я решил, что настало время вытащить из кошелька обещанные десять цехинов и показать их. Расчувствовавшись, старуха заплакала:
— Ваша светлость, я никогда бы не стала вас умерщвлять, но силы бы я вас лишила.
— А как?
— Пойдемте со мной…
Она провела меня за рваную черную занавеску, которая скрывала очаг, где, дымясь, догорал огонь и пахло серой. Должен признаться, что меня охватил смутный страх перед таинственными чарами этой ведьмы, которыми она могла лишить меня моей мужской силы.