– Очень хорошо.
– Вы купите картину через Галерею Хорэна в Бостоне, с соответствующими документами. У меня безупречная репутация и мои решения никогда не оспаривались. Если кто-то и спросит меня, в чем я сильно сомневаюсь, я без малейшего колебания скажу, что продавец картины мистер Коуни из Далласа, штат Техас. Если спросят его...
– ... он ответит, что приобрел картину в далеком прошлом у уважаемого торговца в Швейцарии, – закончил фразу Флетч. – А уважаемый торговец, если Коуни и вспомнит-таки его фамилию, откажется подтвердить факт продажи, на что имеет полное право, будучи гражданином Швейцарии.
– Благослови, Боже, швейцарцев. У них еще осталось какое-то понятие о неприкосновенности личной жизни граждан, хотя и там оно начинает размываться.
– Все это я понимаю, мистер Хорэн.
– Тем не менее, я уверен, что никто не оспорит ваше право на картину после ее покупки.
– И все-таки я хочу получить точный ответ на мой вопрос. Я хочу знать, где мистер Коуни приобрел картину, пусть даже он не сможет представить какой-либо документ.
– Вы, конечно, правы, мистер Флетчер. Мы должны задать этот вопрос. Но одновременно я должен назвать мистеру Коуни вашу цену.
Хорэн зашел за стол, чтобы взять телефонную трубку. Флетч едва расслышал приглушенный звонок.
– Слушаю. Да, это мистер Хорэн... Кто хочет со мной говорить?.. Нет, нет... Не желаю я говорить с Чикаго... Это третий звонок за сегодняшнее утро из «Чикаго трибюн»... Я уже говорил, что все это чушь... Как ваша фамилия?.. Мистер Поток?.. Мне уже звонили два ваших репортера, мистер Поток. Сколько раз я должен повторять одно и то же?.. Я не дарю и не собираюсь дарить картину чикагскому музею... Что значит, какую картину я не собираюсь дарить? Мой Бог... Понятия не имею, почему об этом написала бостонская газета. Наверное, это «Стар». Я не читал заметку. Держу пари, написал ее их идиот-критик Чарльз Уэйнрайт, который вечно все путает... Послушайте, мистер Поток, я не дарю картину чикагскому музею. Я никогда не собирался дарить картину чикагскому музею... Что вы хотите этим сказать? Я ничего не имею против чикагского музея... Мистер Поток, мое терпение лопается. Заметка эта – чистая ложь. Пожалуйста, больше мне не звоните.
Хорэн положил трубку и вышел из-за стола.
– Какая-то бестолковая бостонская газета написала, что я собираюсь подарить картину чикагскому музею, – Хорэн покачал головой. – Абсолютное вранье. И откуда они только такое берут?
– Пресса у нас непредсказуема, – посочувствовал Флетч.
– Мы обсуждали цену.
Флетч встал, помня, что пришел без пальто.
– Да. Обсуждали. Я думаю, мы можем предложить мистеру Коуни двести семьдесят пять тысяч долларов.
Хорэн аж отпрянул назад, словно ему отвесили оплеуху.
– Едва ли он согласится.
– Я знаю. И, разумеется, готов заплатить больше. Но скажите мистеру Коуни, что меня очень беспокоит происхождение этой картины.
– Я сомневаюсь, что он продолжит переговоры, получив такое предложение.
– Возможно, продолжит. Посмотрим.
ГЛАВА 22
– Кто там?
– Большой, подгнивший гранат.
Часы показывали половину двенадцатого утра. По пути из галереи Флетчу пришлось завернуть к магазину хозяйственных товаров. Там он купил отвертку, клещи и маленькую банку машинного масла. Все покупки он оставил в фургоне.
Поставив его в гараж на Речной улице, Флетч вернулся домой черным ходом. Разумеется, он забыл, что по субботам в квартиру приходит миссис Сэйер. Дверь она, естественно, заперла.
– Уходите, – крикнула миссис Сэйер через дверь. По субботам мусор не забирают.
– Это я, мистер Флетч. Пожалуйста, откройте, миссис Сэйер.
– Что вы там делаете?
Она сдвинула оба засова, открыла дверь.
– Вы только посмотрите на себя! Прошляться всю ночь! И где ваше пальто? Вы насквозь промокли.
– Доброе утро.
– В вашей постели спит европейская графиня, а вас нет дома!
– В моей постели?
– Она называет себя графиней ди Грасси.
– Меня это не удивляет.
– Я никогда не видела столько багажа. Или она приехала навсегда?
– Она спала в моей постели?
– Разве не вы положили ее туда?
– Нет. Где она?
– Сказала, что пойдет за покупками. Потом она собиралась зайти в музей и какие-то художественные галереи.
– Отлично.
– Я ее покормила, и она ушла. Милосердный Боже, какая же она была голодная. Мне уж подумалось, что ее месяц морили голодом.
– Возможно, вы не ошиблись, – теплая, светлая кухня разительно отличалась от темной, сырой, холодной кабины автофургона. – Я весь мокрый.
– Глядя на ваши волосы, можно подумать, что вы всю ночь рыли тоннель в копне сена. Может, этим вы и занимались? Хотите поесть?
– Конечно, хочу. А где вещи графини?
– Увидите сами. По всей квартире. Я еще не встречала более властной женщины. Она говорила со мной, как сержант – с новобранцем.
– Вас не затруднит перенести вещи графини в комнату для гостей? И закройте дверь. Покрепче.
– Я не уверена, что они поместятся в одной комнате. Вам приготовить завтрак или ленч?
– Мне без разницы. Между прочим, где тут телефонный справочник?
Приняв горячий душ, Флетч сел на кровать и начал пролистывать телефонный справочник.
Люси Коннорс в нем не значилось. Зато он нашел телефон Марши Гауптманн. Жила она на Фентон-стрит.
Он набрал номер. Трубку сняли после четвертого гудка.
– Слушаю.
– Добрый день. С вами говорит Мартин Хед из журнала «Трэ» <«Tres» – «Весьма» (франц.)>. Миссис Коннорс дома?
– Одну минуту, – ответила, как уже понял Флетч, мисс Гауптманн.
– Слушаю, – послышался в трубке другой голос.
– Миссис Коннорс, я – Мартин Хед из журнала «Трэ». Пытаюсь дозвониться до вас всю неделю.
– Зачем?
– Миссис Коннорс, я буду очень признателен, если вы внимательно выслушаете все то, что я собираюсь вам сказать. А потом примите решение, соглашаться или нет.
– Наверное, отвечу нет.
– Не торопитесь. Вы увидите, что намерения у нас самые добрые и, при вашей помощи, таким же будет и результат.
– Вы меня заинтриговали. Я не читала вашего журнала.
– Мы хотели бы дать статью, очень искреннюю, идущую от души, разумеется, не указывая имен, без фотографий, о женщинах, признавших, что они лесбиянки, особенно после нескольких лет семейной жизни.
– Как вы узнали мое имя?
– От вашего мужа.
– Барт в Италии. Я в это не верю.
– Мы встретились во вторник вечером в Монреале. У меня сложилось впечатление, что он если не оправдывал вас, то пытался понять, в отличие от большинства мужей, попадавших в аналогичную ситуацию.
– Барт? Наверное, вы правы.
– И я полагаю, что вы можете помочь нашим читателям увидеть, что чувствует женщина, открывшая в себе тягу к существу того же пола. Второго такого интервью нам не получить.
– Я в этом сомневаюсь. Вас зовут мистер Хед?
– Мартин.
– Ваш звонок каким-то образом связан с убийством?
– Убийством?
– Недавно в квартире моего мужа убили женщину. Я не хочу отвечать на вопросы, касающиеся происшедшего. Они совершенно неуместны.
– Я ничего не знал об убийстве, – взгляд Флетча прошелся по бывшей спальне Барта и Люси Коннорс. Если они неуместны, я их не задам.
– Все-таки мне не хочется давать вам интервью, Мартин. Зачем ворошить прошлое?
– Люси, подумайте, как тяжело приходится женщине, попавшей в такой же переплет, что и вы. Смею предположить, вам было очень одиноко в вашей борьбе.