Так как способности к занятиям бизнесом у него отсутствовали, то в итоге он прогорел и часть денег потерял. Поняв, что это не его стезя, дед, конвертировав все ценности в доллары, положил их в банк и семья стала жить на проценты от вклада. В принципе, не бедствовали. Дед умер, когда отцу было двадцать пять лет. Бабушка, годом ранее. Так как у отца не было желанием создать семью, то в завещании дед прописал, что распоряжаться средствами со счета, отец сможет только после рождения первенца в законном браке. Помыкавшись без денег месяцев восемь, отец в конце концов женился и в тысяча девятьсот семьдесят втором году родился мой старший брат, а через четыре года и я. Когда мне было одиннадцать лет, мать погибла в автомобильной аварии. А ещё чрез семь лет, окончательно спился и умер отец. Мне тогда было восемнадцать, а брату двадцать четыре. Кроме долгов отец нам ни чего не оставил, которые и повисли на брате и мне. Нет, одно хорошее дело он сделал. По настоянию матери восстановил нашу истинную фамилию.
Брат, устроив учиться меня в колледж, сам подался во Французский иностранный легион и все четыре года оплачивал мою учёбу и понемногу гасил долги отца. Закончив колледж, я присоединился к брату. Через пол года, брат получил тяжёлое ранение и став инвалидом, оставил службу. Теперь я помогаю ему и гашу долги.
Время действия: Двадцатое второе января, время тринадцать часов дня. Место действия: Высший Военный суд, зал заседаний.
Сам суд прошёл для меня как в тумане. Вроде бы слышал и понимал, всё что было произнесено каждым из участников процесса, но всё воспринималось так, как будто бы это происходит не со мной. Словно смотрю какое–то дурацкое кино. Судил меня аж целый Верховный судья Высшего Военного суда, Тэджан Чой Сонг Мин. (тэджан, по нашему генерал армии), то есть глава над всеми армейскими судьями. После того, как судьи расселись по местам, Сонг Мин, прежде чем начать заседание, целую минуту непрерывно рассматривал меня и тут ко мне пришло понимание, что судья относится ко мне очень благосклонно и похоже он всё уже решил. Сидел и думал, верить этому или нет, пока мой адвокат зачитывал мотивационную часть апелляции, где он описал, сколько законов было нарушено в отношении меня, кем именно и потребовал призвать всех к ответственности. В ответ прокурорский рассказал о том какой я злодей и как ему жаль, что максимальный срок за дезертирство всего лишь пять лет.
Потом пошли свидетели. Сначала полицейские, которые меня арестовали. Рассказали, что я хоть и был зол на них, судя по сверканию глаз, но не буянил и спокойно позволил себя арестовать. Следующие пошли настоятельница с монашкой, рассказавшие, что я появился в храме в состоянии практически овоща, одетый в какую–то хламиду и был таким на протяжении почти двух недель. Затем были опрошены врачи из клиники, где я лечился после аварии и они передали судье необходимые документы, уведомляющие о моём заболевании, в слух ни чего говорить не стали, в связи с врачебной тайной.
Следующие были генерал Им Чхе Му и полковник Ли Ти Ен, как оказалось — начальник юридического отдела Голубых Драконов. Судья очень интересовался как они исхитрились меня мобилизовать, в нарушение всех законов и конституции страны и почему мне не была оказанная положенная юридическая помощь. Те тыкали в приказы президента и как–то пытались оправдаться. Капитана из NIS попросили объяснить, каким образом мой телефон с секретной информацией ушел на сторону. Тот что–то блеял, а судья на это хмурился. Судьи Военного суда, в своё оправдание тоже притащили приказ президента. Корреспондента, на удивление ни о чем не спрашивали. Мне по ходу дела задавали вопросы и просили прояснить ту или иную ситуацию. Старался не мудрить и отвечал так, как договорились с адвокатом. Впрочем, вопросов ко мне было не очень много.
Адвокат с прокурорским также задавали вопросы свидетелям, в порядке очереди. Показали и несколько видео с моим участием. В том числе, одно из них было с корреспондентом, сидящем в данный момент в зале, а другое, где Сун Ок мне говорит, что лучше бы я умерла. Судя по ошарашенному виду мамы, она про это не знала. Сеструха разрыдалась и начала просить прощенья у меня и у мамы.