(Gibson, Rex, ed. Shakespeare: «The Sonnets». Cambridge: Syndicate of the University of Cambridge, 1997. Print).
Структура построения сонета 12
Сонет 12 повторяет структуру типичного шекспировского сонета, который состоит из 14-ти строк, из которых 12-ть принадлежат трём четверостишиям, а последние две двустишию со схемой рифм ABAB CDCD EFEF GG. Отражая эту структуру, первые три четверостишия развивают аргумент отчаяния, а двустишие предлагает (в некоторой степени) обнадёживающее решение. Однако, аргументацию стихотворения можно рассматривать, как отражение более устаревшей структуры сонетов Петрарки: строки с первой по восьмую — это октава, которая касается распада, происходящего в природе, и эти строки соединены посредством аллитерации. Строки с девятой по четырнадцатую образуют риторический цикл, посвящённый распаду, того кому посвящён сонет.
(Saccio, Peter (1998). «Shakespeare: The Word and the Action Part I». The Teaching Company. Chantilly, VA. Print. pp. 8—10).
Первая строка часто цитируется, как (уместно) отображающая метрологическую регулярность:
# / # /# / # / # /
«Когда Я внимал отсчёт часов, что Время пересказывало» (12, 1).
/ = ictus, метрически сильная слоговая позиция. # = nonictus.
Критический анализ представителей от академической науки сонета 12.
Положение сонета в последовательности под номером 12 совпадает с 12 часами на циферблате часов. Сонет 12 также представляет собой первый случай, когда местоимение первого лица повествующего, «Я» (также отметка на циферблате часов), доминирует в стихотворении, указывая на начало доминирования звуков хода часов в разворачивающейся сюжета, как драматической последовательности.
Хелен Вендлер (Helen Vendler) предположила, что в стихотворении представлены две модели образа времени: одна — это постепенный упадок, а другая — агрессивный образ персонализированного Времени с косой. Эти идеи вызывают два подхода к смерти: один печальный и невинный, при котором всё медленно чахнет, становится бесплодным и старым, и другой, при котором жнец активно срезает их и забирает с собой, как если бы была убита жизнь.
Как было отмечено Хелен Вендлер (Helen Vendler) первые 12 строк стихотворения ассоциируются с невинной смертью от разложения со временем. Карл Аткинс добавил к этому описание, как значительную часть используемых образов трансформируемых от живой, растущей индивидуальности к мрачному безразличию, такому как «дом урожая... превращается в похороны, и повозка, груженная созревшей кукурузой, которая превращается в дроги, то есть «полог» или одр, на котором покоятся престарелые покойники».
Эти линии привлекают внимание к старению и распаду всего живого от времени как к естественной и неумолимой силе в мире.
Основа анализа критика Хелен Вендлер (Helen Vendler) получила продолжение во фразе «sweets and beauties», «слащавые и красавицы» в строке 11. Где ей было отмечен характерный нюанс, где слово «beauties», «красавицы» явно отсылает к более ранним строкам, содержащим эстетическую красоту, которая увядает со временем, и что «слащавость имеет более глубокий моральный контекст». Хелен Вендлер сочла, что красота — это внешнее проявление, а слащавость — внутренние добродетели, и что и то, и другое увядает в человеке по истечению времени. Пример одной из «красавиц» с подтверждением добродетельности можно найти в строке 6, об «добродетельной щедрости «балдахина», укрывающего стадо».
В интерпретации Хелен Вендлер образа «балдахина», навеса в виде «канопе», обеспечивающего стаду укрытие от непогоды, даётся безвозмездно без ожидания чем-либо взамен. Такой поступок классифицируется, как великодушие и поэтому является добродетельным по своей природе.
В последней части своего анализа критик Хелен Вендлер (Helen Vendler) сделала предположение об третьем, добровольном подходе к смерти. Все литературные образы природы, используемые в стихотворении, указывают на включение смерти в круговорот природы и подразумевают, что некоторые её части должны добровольно принять смерть, чтобы освободить место и дать возможность взрасти новым саженцам растений и деревьям. В заключительных строках стихотворения повествующий продолжил ассоциировать процесс размножения в «продолжении рода» с новым источником зарождающейся добродетели. Такое отречение от своей красоты, предназначая для передачи своим детям, которое повлечёт передачу добродетельных качеств от родителей к детям, как способ одержания победы над временем и смертью, что являлось основным посланием повествующего.
(Vendler, H.: «The Art of Shakespeare's Sonnets», Salem Press. 1998, pp. 96—100).