Следующий переломный период пришёлся на время разрыва отношений барда с юношей, в связи с уходом его для сотрудничества с поэтом-соперником. По всей вероятности, это была творческая помощь «молодого человека» поэту Барнабе Барнсу в написании сборника «Партенофил и Партенофа», на что указывала памятная надпись в посвящении автора в адрес Генри Райотсли на титульной странице сборника стихов.
И тогда, повествующий бард в сонете 79 группы сонетов «Поэт Соперник», «The Rival Poet» (77—86), здраво рассуждая искренне написал юноше: «...thy lovely argument deserves the travail of a worthier pen; yet what of thee thy Poet doth invent», «...твой прекрасный аргумент, заслуживающий пути для более достойного пера; ещё только, что навыдумывал о тебе твой Поэт».
Затем, разлука в связи отбытием поэта и драматурга для выполнения консульской миссии в Европе: при дворце короля Франции, Германии и Италии по поручению Елизаветы. Впрочем, по приезду барда ожидали несколько дуэлей из-за распространившихся слухов об измене молодой жены за время его отсутствия, следом последовали тяжбы с тестем Уильямом Сесилом из-за желания развестись с его дочерью, закончившиеся заключением сделки с главой семьи Сесил, на фоне частичного примирения с юным Райотсли.
Краткая справка.
Генри Ризли, 3-й граф Саутгемптон — английский аристократ, и участник заговора графа Эссекса, один из предполагаемых экспертов-литературоведов, активно помогавших Уильяму Шекспиру в написании первых двух пьес, по факту являлся «молодым человеком», адресатом сонетов Шекспира из серии «Прекрасная молодёжь» («Fair Youth»).
Генри Ризли, 3-й граф Саутгемптон в 1596 году подал прошение королеве о разрешении участвовать в экспедиции в Кадис, однако ему было в этом отказано. Однако, в следующем 1597 году, заручившись поддержкой Государственного секретаря сэра Роберта Сесила (сына своего опекуна), таким образом добился разрешения на участие в экспедиции на Азорские острова.
В 1598 году получил разрешение королевы в течение двух лет путешествовать по Европе и отправился в Париж вместе со свитой сэра Роберта Сесила, отправленного в качестве представителя посольства во Францию к королю Генриху IV.
Именно, эти периоды были ярко отражены в содержании сонетов, в которых поэт при помощи «своего ключа», то есть поэтического языка «открыл своё сердце» с необычайной искренностью и пылкой страстью. Ещё раз напоминая, хочу подчеркнуть тот факт, что сонеты по своей сути являлись неотъемлемой частной переписки. Поэтому, как документы приватного характера вызывали нескрываемый интерес не только у соглядатаев из числа прислуги в особняке Сесил-Хаус на Стрэнде, которая действовала по указке хозяина дома. Впрочем, у хозяина дома сэра Уильяма Сесила были свои правила и порядки: держать «всё и вся» ближайшего окружения под контролем и неусыпным наблюдением.
— Но можно ли, исповедальную искренность сонетов, которые являлись черновиками частной переписки, адресованной «молодому человеку» так яростно подвергать осуждению, как это делают современные критики, неустанно находя всё новые и новые надуманные пороки и прегрешения в личной жизни поэта и драматурга, человека глубоко верующего?!
Но именно это, можно увидеть при ознакомлении с критическими материалами от представителей академической науки в электронной энциклопедии Википедии, давно не обновляемых и потерявших достоверность, в качестве исходного материала для дальнейших исследований. При рассмотрении которых обескураживали критические заметки и тезисы научных работ светил науки Оксфорда и Гарварда относительно сонетов 4 и 24, которые были чрезвычайно зациклены на обсуждении личной жизни Шекспира. В яростном шельмовании и обвинениях в адрес Шекспира, в якобы рациональном и прагматическом «использовании» юноши, адресата сонетов не только творчески, но и сексуально, призывающим юношу к «мастурбации» в текстах сонетов, даже не знаю, где они могли этакое найти!
По мере прочтения, узко направленных и неординарных перлов современных критиков, почему-то неизменно складывалось впечатление, что критики искусственно переносили проекции своих личных психологических проблем на барда и драматурга в своих критических опусах. Таким образом, неуклонно формируя в общественном сознании образ сексуально озабоченного, крайне извращённого «старого фагота», в лице Уильяма Шекспира. Который, по их мнению, отнюдь не скрывал от окружения свои намерения сексуального характера и настойчиво прихлёстывал за юношей с единственной целью «использовать» его во всех смыслах слова.