«Noe Longer mourn for me when I am dead
Than you shall hear the surly sullen bell
Give warning to the world that I am fled
From this vile world, with vildest worms to dwell» (71, 1-4).
«Нет, более дальше не скорбите по мне, когда умру Я,
Как только вы услышите зловещий угрюмый колокол (сами),
Давший предостережение миру; что Я был спасающимся
От этого подлого мира с оставшись жить одичавшими червями» (71, 1-4).
Поэт не случайно затронул тему своей смерти в содержании сонета 71. Вполне вероятно, что во время написания сонета в Лондоне началась эпидемия чумы, когда люди стали умирать скоропостижно, буквально на глазах. Но не учитывая время и хронологические события, происходящие в то время в Лондоне, некоторые критики остановились на версии, где они утверждали, что сонет 71 является причудой стареющего поэта гея, для привлечения на себя внимания молодого любовника.
В данном случае моя точка зрения диаметрально отличается от утверждений критиков. Очевиден тот факт, что критики, выражая свою точку зрения были неискренними. Как правило, когда нечего сказать об художественной ценности сонета и творческих приёмах, тогда для оправдания своей неспособности предложить что-либо новое и интересное в своих исследованиях, то переходят на обсуждение личности поэта.
Рассматривая первое четверостишие, строки 1-4 необходимо отметить, что манера изложения в сослагательном наклонении при описании своей смерти не нова, её можно встретить в образцах античной литературы древней Греции.
А само желание поэта описать свою будущую смерть не являлось чем-то необычным, в то время, когда жил и творил гений драматургии. Эпидемии, войны, покушения, дуэли и болезни убивали людей в больших количествах и на каждом шагу.
Симптоматично, но следующие сонеты 72, 73 и 74 отчасти продолжают тему сонета 71, и также были написаны «в духе полнейшего уныния», как отметил один из критиков. Что могло объяснятся только одной причиной, смертью кого-то из очень близких людей, по всей вероятности — ребёнка. Но, что может быть дороже для родителя, чем жизнь безумно любимого им ребёнка, особенно в младенческом возрасте, когда он нежданно-негаданно умирает? Там, где глубокое человеческое горе, ирония неуместна и может оскорбить чувства скорбящего. Но давайте разберёмся что такое ирония, как литературный приём?
Краткая справка.
Ирония (от др.-греч. «притворство») — сатирический приём, в котором истинный смысл скрыт или противоречит (противопоставляется) явному смыслу; вид тропа: выражающее насмешку лукавое иносказание, когда в контексте речи слова употребляются в смысле, противоположном их буквальному значению. Которое обозначается при помощи иронии, где некий объект или субъект высмеиваются, ставятся под сомнение, сатирически разоблачаются и отрицается его значимость под маской похвалы и напускного одобрения.
* НАПУСКНОЙ, напускная, напускное.
1. Деланный, несоответствующий натуре, притворный. Напускная важность. Напускная весёлость.
2. прил. к напуск. во 2 знач. (спец.).
Синонимы: деланный, искусственный, лицемерный, ложный, мнимый, наигранный, нарочитый, насильственный, неестественный, неискренний, ненатуральный, поддельный, показной, принуждённый, притворный.
Толковый словарь Ушакова. Д.Н. Ушаков. 1935—1940.
Для удобства детального анализа, давайте рассмотрим строки 1-4 первого четверостишия вместе, так как они входят в одно многосложное предложение. В строках 1-2, повествующий сделал ряд рекомендаций юноше в случае своей смерти: «Нет, более дальше не скорбите по мне, когда умру Я, как только вы услышите зловещий угрюмый колокол (сами)».
Несколько ранее, мной уже был затронут литературный образ «предвещающего колокола», его можно встретить в произведениях Шекспира, например в пьесе «Генрих IV», так как любил применять этот образ в пьесах: «as a sullen bell, remember'd tolling a departing friend», «словно угрюмый колокол звоном, напомнивший уже усопшего друга».
Переводы произведений Шекспира обязывают ко многому переводчика, например, обращать особое внимание к деталям и поворотам логики действующих лиц.
Поэтому конечная цезура второй строки мной была заполнена местоимением в скобках «сами», так как бард на протяжении всего сонета обращался к «молодому человеку» на «вы», также местоимение решило проблему с рифмой строки.
Для сравнительного анализа любезно предлагаю для ознакомления фрагмент перевода из пьесы Шекспира «Генрих IV», часть 2, акт 1, сцена 2, где применён похожий литературный образ: