В строках 7-8, повествующий предложил юноше позабыть его, чтобы он позже не горевал по нему: «Чтоб в ваших сладких мыслях Я был бы позабыт (спустя), коли подумаете обо мне, тогда вы не будете горевать (тотчас)».
По-видимому, в строке 8 в предусмотренном сослагательное наклонение, повествующий имел ввиду, что если юноша не позабудет поэта в своих мыслях, то позже будет горевать, сразу как вспомнит. Подобная аргументация могла подтолкнуть юношу на обратные действия. Впрочем, можно отметить, что мысль составлена логически правильно, но в практическом применении была бы маловероятной, ибо мысли и воспоминания могут всплыть в голове из памяти независимо от нашего желания.
Строки 9-11 входящие в одно предложение продолжают сюжетную линию сонета, поэтому желательно их рассматривать вместе, хотя в конце строки 11, она заканчивается со знаком препинания — «точка с запятой».
«O, if (I say) you look upon this verse,
When I (perhaps) compounded am with clay,
Do not so much as my poor name rehearse» (71, 9-11).
«О, если (Я скажу) взгляните вы на этот стих (порой),
Когда Я (возможно), уже смешался с глиной,
Не репетируйте, как моё несчастное имя так уж много» (71, 9-11).
В строке 9, есть авторская ремарка в скобках «I say», «Я скажу», поэтому в переводе она выделена и не входит в смысловой контекст строки, но наоборот ремарка в скобках строки 10, вполне вписывается по смыслу в строку.
В строках 9-11, повествующий при помощи указывающей авторской ремарки дополнил: «О, если (Я скажу) взгляните вы на этот стих (порой), когда Я (возможно), уже смешался с глиной, не репетируйте, как моё несчастное имя так уж много». Подстрочника в строках 9-11, как такового нет, поэтому смысл написанного посыла поэта к юноше вполне понятен.
Строка 12 сонета 71, является оборотом речи, представляющим собой некий контраргумент в общей риторической модели, который должен вызвать ответную реакцию адресата. Строка 4 должна была быть выделенной автором в одно предложение, согласно замыслу автора, подготовить читателя к восприятию смысловой нагрузки следующих строк 13-14, таким образом, придавая заключительному двустишию ключевую роль в общем сюжете.
«But let your love even with my life decay» (71, 12).
«Но зато ваша любовь, пусть даже с моей жизнью распадётся» (71, 12).
В заключительном двустишии, повествующий бард подводит черту всему вышенаписанному, но при внимательном прочтении следует отметить безупречную логику, риторической модели профетических строк 13-14.
Дело в том, что поэта прежде всего связывала кровная связь с адресатом, бард являлся биологическим отцом «молодого человека», что тщательно скрывалось, а оглашение этой информации могло обернуться для поэта смертной казнью. Помимо этого поэта и юношу связывала многолетняя дружба, возникшая во время проживания их под одной крышей в особняке опекуна сэра Уильяма Сесила. Исторически документировано совместное творческое сотрудничество поэта и юноши в создании двух гениально написанных пьес, постановка которых при дворе Елизаветы имела ошеломляющий успех.
«Lest the wise world should look into your moan,
And mock you with me after I am gone» (71, 13-14).
«Иначе мудрейший мир посмотрит на ваш стон (строго),
И поиздевается над вами после, как мне уйти (придётся)» (71, 13-14).
В строках 13-14, повествующий в «логически безупречно построенной» риторической фигуре сделал заключительный вывод: «Иначе мудрейший мир посмотрит на ваш стон (строго), и поиздевается над вами после, как мне уйти (придётся)». Сам по себе английский оборот речи «after I am gone», «после того, как Я уйду» или покину вас. Некоторые критики, ухватившись за эту фразу, и стали уверять, что, если поэт написал, что «уйду», значит этим словом он предусмотрел возможность вернуться, таким образом пытаясь подтвердить версию мотивации похотливого и «стареющего поэта» гея при написании сонета 71, чтобы привлечь внимание юного любовника путём наигранности и притворства.
Вся проблема заключалась в недопонимании критиками стилистической манеры написания бардом сонетов, буквально «с колена» на ходу. Для стилевой манеры написания сонетов было характерным явлением не дописывать строку, таким образом оставляя пробел по завершении строки — «конечную цезуру». Именно, наличие «конечной цезуры» строки в сонетах Шекспира, предоставило мне прекрасную возможность при переводе на русский, путём заполнения конечной цезуры шекспировской «свободной строки» пятистопного ямба устанавливать крайне необходимую рифму строки. Не будь «свободной строки», подобный приём был бы абсолютно невозможным.