Критик Эльз (Elze) отметил: «(В Сонетах Sh. с горечью сетовал на дурную репутацию своего призвания). То, что сцена бросает определённое клеймо на тех, кто к ней принадлежит, нигде не было заявлено более прямо, чем Джоном Дэвисом (John Davies) в его «Микрокосмосе» («Microcosmos») 1603, в сонете, который, по всей видимости, был адресован Sh. и Бербедж: «Сцена окрашивает чистую благородную кровь», — говорил он, но тут же добавил: «Но вы великодушны умом и настроением». (William Sh., p. 224). То, что сетования Sh. на низкое общественное положение — не просто фантазия, а невольный автобиографический вздох, едва ли можно отрицать, если рассматривать их в связи с другими обстоятельствами его жизни; и правильность этого предположения подтверждается тем, что отец поэта подал прошение о предоставлении герба, несомненно, по напущению сына». (там же, стр. 427).
Критик Холливелл-Филлипс (Halliwell-Phillipps): «Что касается предположения, что здесь имеется в виду горькое чувство личной деградации, вызванное связью Sh. со сценой, возможно ли, чтобы человек, который поощрял чувства такого рода, которые должны были сопровождаться отвращением и презрение к своей профессии, остался бы актёром годы и годы после того, как любая реальная необходимость в таком курсе истёк? Самое позднее к весне 1602 года, если не раньше, он приобрёл надёжную и определённую компетентность независимо от своего вознаграждения как драматурга, и все же восемь лет спустя, в 1610 году, его обнаруживают играющим в компании с Бербеджем и Хеммингсом в театре Блэкфрайарз («Blackfriars Theatre»). Когда, в дополнение к этому добровольному долгому пребыванию на досках, мы помним о живом интересе к сцене и к чистоте разыгрываемой драмы, которая проявляется в хорошо известном диалоге в «Гамлете», и что последние пожелания поэта включали в себя нежные воспоминания о троим его товарищам по игре трудно поверить, что он мог питать настоящую антипатию к своему низшему призванию... Если и есть среди несовершенных записей о жизни поэта одна черта, требующая особого уважения, так это непоколебимое мужество, с которым, несмотря на своё стремление к общественному положению, он бросил вызов общественному мнению в пользу постоянной приверженности тому, что, по его мнению, само по себе было благородной профессией. ...Этих соображений может быть достаточно, чтобы исключить личное применение (этих) двух сонетов». (Outlines, 8th ed., 1: 174—175).
Критик К. У. Франклин (C.W. Franklyn) обсуждая этот вопрос, (Westm. Rev., 132: 348), предположил, что этот «...сонет представлял собой переходящий снобизм в отношении автора к сцене. Вся последующая история Sh. опровергает то, что это было его реальное мнение».
Критик Тайлер (Tyler): «То, что Sh. должен был выразить неприязнь к драматической профессии и её окружению, считалось едва ли правдоподобным, и все же это вопрос, по которому Сонеты не оставляют места для сомнений. ... Для Sh. ассоциации и обстоятельства театра могли показались унизительными. И это чувство вполне могло быть усилено близостью с молодым дворянином такого высокого ранга, как Уильям Герберт (William Herbert). С чуткостью своей поэтической натуры Sh. не мог не чувствовать, что на него смотрят, как на настолько подлого человека, что общественный обычай не позволил бы его самому дорогому другу признать его, как знакомого на публике». (Cf.! S. 36). (Intro., p. 113).
Критик Сидни Ли (Lee): «Обычно подразумевается, что Sh. был раздражён некоторыми условиями актёрского призвания. ... (Если жалость к себе в этих сонетах) следует интерпретировать буквально, то она лишь отражала мимолётное настроение. Его интерес ко всему, что касалось эффективности его профессии, был постоянно жив. Он был острым критиком ораторского искусства актёров и в «Гамлете» проницательно осудил их общие недостатки, но ясно и с надеждой указал путь к улучшению. Правда, его самые высокие амбиции лежали не в актёрской карьере, и в ранний период своей театральной карьеры он с триумфальным успехом взялся за работу драматурга. Но он преданно и непрерывно занимался профессией актёра, пока через несколько лет после своей смерти не прекратил всякую связь с театром».