Сейсмической волною доходят два притопа.
Движутся с усердием всё резче и быстрей.
Это Гёте круче, Щелкунчика бодрей.
Чувствуем, что скоро нам спастись не будет шанса,
Земля с гиппопотамами сольётся в резонансе,
Но мы не убегаем, здесь явно веселей,
Это Гёте круче, Щелкунчика бодрей.
Танец бегемотиков шагает по планете
И в него вливаются и взрослые и дети.
Так что резонанс грозит уже вселенной всей.
Это Гёте круче, Щелкунчика бодрей.
2. Кадриль больших колибри
В ответ бегемотикам маленьким
Большие колибри решили
Сплясать над цветочком аленьким
Подобье наземной кадрили.
Трудны эти па танцевальные,
Когда твои крылья без отдыха
Работают, как ненормальные,
Отталкиваясь от воздуха.
Когда преисполнен грацией,
Не весом и не обличием,
И можешь лишь аэрацией
Земли нарушать величие.
Когда не притопнешь весело,
Когда не прихлопнешь радостно.
Колибри сколько б не весила,
Всегда невесомо-сладостна.
Кадриль над цветочком аленьким
Своею чарует лёгкостью.
Для гиппопотамов маленьких
Она словно степ над пропастью.
И обе кадрили яркие —
Бесшумная и с тамтамами.
Любуйтесь же пляской жаркою
Колибри с гиппопотамами.
3. Два бегемотика
Два бегемотика бегали
Берегом маленькой речки,
Радостно хрюкали, хекали,
Блеяли, словно овечки.
Падая в воду спинами,
Дрыгали ножками в сланцах —
И становились плотинами
Маленьких гидростанций.
Гиппопотамам и лужицы —
Радости мелкие части:
Ведь хорошо же обрушиться
Массою всей в счастье.
Весело ведь расплюхивать
Воду и грязь всюду,
Всем своим видом втюхивать
Светлое что-то люду.
Те — по своей недалёкости —
Счастья не понимают,
В воду с изящною лёгкостью,
Глупые, не ныряют.
Тужатся сладострастием,
С жадностью злобой дружат.
А бегемотам для счастья ведь
Достаточно маленькой лужи.
* * *
В мире продумано всё — все задумки его
Предназначения имеют определённые.
Даже Луна специально подвешена для того,
Чтобы ей любовались поэты,
мечтатели и влюблённые.
* * *
Вершина холма. Я под ветра камланье
Поёживаюсь подавлено.
Стою и борюсь с нестерпимым желаньем
Взлететь и парить расслаблено.
Мир кажется сверху гораздо красивей,
Чем есть он по-настоящему:
Светлей, пасторальней, наивно-счастливей —
Для удовольствия вящего.
Реки не видать, словно в сеть маскировки
Она мелким лесом поймана.
Лишь еле заметные точки-коровки
Бредут по низине пойменной.
Пасут их, мне кажется, девы-пастушки,
Не пастухи матерщинники —
Высокие, ладненькие хохотушки,
Румяные, как малинники.
В элегиях и романтических песнях
Всегда на пастушек зарятся
Наивные принцы, кому, хоть ты тресни,
Блажь пасторальная нравится.
Хоть мы не цари, не царевичи, даже
Не оборзевшие княжичи,
Нам тоже пастушки кажутся краше
Пастухов, упомянутых давече.
И по-любому: сидеть на вершине
Лучше, чем снизу валандаться.
К тому ж всё равно вверх вовеки и ныне
Ещё предстоит карабкаться.
P.S. Петь пастушкам пасторальным
Под звенящую гитару
Не аутентично как-то,
Сложится не тот итог.
Всяк пастушкофил нормальный
Очаровывает пару,
Дуя громко и бестактно
То ль в сопилку, то ль в рожок.
* * *
Он считал свою жизнь перманентной промашкой,
Прожитою глупо и вполсилы.
До скончания дней пил отвар из ромашки
И настой из корней девясила.
Девясил, он только для желудка полезен,
А так — даже для аскарид вреден,
Он не способствует веселью и пению песен
И страстями мятежными беден.
А когда восхотелось ему новых эмоций
И ощущений необычайных,
Он сказал себе: не будь девясиловым поцем
И закажи крепкого чая.
* * *
Я открываю двери
И запускаю воздух.
А комары, как ждали